Ну, мятежники...
Герату пока повезло... А корабль шел в Ленинград...
На исходе последней недели семьдесят девятого года, когда "ограниченный контингент" наших войск еще не успел войти на территорию Афганистана, я получил задачу нанести бомбовый удар по северо-западной окраине Герата. "Там засели мятежники", - было сказано мне. Десяток их или целая дивизия, в доме ли сидят или митингуют на городской площади - об этом никто ничего не знал. [523]
Штаб пришел в движение - извлекаются документы, ведутся расчеты, перезваниваются разведчики.
Рассматриваю крупномасштабные карты. Компактный крупный город, прижатый к горам, река, дороги. В справочниках сказано: около 160 тысяч жителей. Да вот и все. Куда бросать бомбы, где точка прицеливания? Народу набьем - это точно, но разбомбим ли мятежников? А может, тамошний народ - это и есть мятежники?
Честно говоря, я очень смутно представлял афганскую путаницу в расстановке противоборствующих сил, не отличаясь этим от моих начальников. Настораживала быстрая и кровавая смена лидеров. Верные друзья в одночасье превращались в заклятых врагов, их сменяли неведомые миру новые фигуры с предписанием свыше - любить и жаловать. Игра с лидерами шла на уровне высшего партийного руководства обеих стран. Народ же, эта вечная и безответная жертва политиков, в этом афганском марафоне, как водится, не участвовал.
Но приказ есть приказ. Время терять нельзя. Назначенный полк поднимается по тревоге, получает задачу. Он хоть и дальнебомбардировочный, но от точки удара базируется далеко и с полной бомбовой нагрузкой ему не хватит радиуса вернуться обратно. За Каспием избран крупный промежуточный аэродром, но там нет подходящих боевых бомб - одна мелкота. Маловато и стоянок. Пришлось ограничиться эскадрильей. Часть бомб она берет с собою в люках, остальные доставляет отряд стратегических кораблей. С великими муками, на чужом аэродроме, где никто не знает, зачем мы сюда прилетели, экипажи на своих плечах, подручными средствами водружают бомбы на все замки. Одновременно дозаправляются баки. [524]
Пока ночь, успеть бы со взлетом. Днем бомбить неловко: все-таки тяжелая авиация, да по городу... Что о нас подумают?
Перед взлетом прошу уточнить обстановку. Но нет не только уточненных данных, но и подтверждения прежних. Переходим в режим ожидания. Главком, однако, не спешит давать отбой. Он уже знает, что нового подтверждения о концентрации мятежников в Герате нет. Да и были ли они там? Но ему казалось, что мы из-за своей нерасторопности упустили время и саму, значит, редкостную возможность нанести удар по "врагам революции". Еще кипя боевым порывом, он произносит зло и едко:
- Эх ты... Дальняя авиация. С вами только свяжись.
Упрек звучал уж очень обобщенно. Не вспомнился ли ему, по аналогии, балтийский случай? Хотя в том эпизоде он должен был по достоинству оценить мою неподатливость, окончившуюся счастливым исходом не только для меня.
Когда четырьмя годами раньше один из старших морских офицеров, изолировав командира, захватил крупный военный корабль и самовольно повел его из Рижского порта в Кронштадт (в безумной попытке, как выяснилось позже, поднять в Ленинграде мятеж против коммунистического режима), а московскому начальству показалось - в Швецию, я получил приказ утопить беглеца ракетным ударом, но кое-как отвинтился от этой задачи, поскольку "операция" грозила не столько гибелью корабля и его, как потом оказалось, ничем не провинившейся команды, сколько, почти с абсолютной вероятностью, поражением любой другой плавучей махины, коими наполнена Балтика, не исключая, конечно, и какого-нибудь пассажирского лайнера, да еще, чего доброго, иностранной принадлежности. [525]
Над морем еще предутренний мрак и очень низкое небо. Где искать этот призрак? Целеуказания нет и никто его не даст. Даже морские пограничники потеряли корабль и не знают, где он. А время идет и цель уходит все дальше.
Я чувствую, как нервничает главком, поминутно набирая мой номер. Все мои толкования насчет того, что пуск ракеты по недостоверной засветке, даже с минимальной дальности, около ста километров, неминуемо приведет к катастрофическим и крупноскандальным последствиям, только раздражали его. Он и сам понимает, во что обошлась бы моя безоглядная команда, если бы ракеты, пущенные наугад, обознались адресатом. Но в надежде на случайную удачу отчаянно жмет на мою душу - уж очень хотелось ему опередить морского главкома и одним ударом решить задачу.
Над ними висит министр обороны А. А. Гречко и в предчувствии назревающего мирового позора, если корабль вдруг войдет в шведские территориальные воды, нетерпеливо требует одного: "Немедленно утопить". Обстановка накалилась до предела. О средствах речь не шла - сгодилось бы любое.
Для оперативных консультаций к нашему главкому приставлен начальник штаба Дальней авиации Милонов. После каждого разговора со мной главком вопрошает его: "Он правильно говорит?" Милонов подтверждает мои аргументы и объясняет почему. [526]
Там же, рядом с министром, взволнованно галсирует военно-морской главком Г. С. Горшков. Он упорно убеждает министра, что для удара по кораблю - самые лучшие ракеты именно те, что состоят на вооружении Дальней авиации. Лукавит главком, прекрасно понимая, чем может обернуться вся эта эпопея, и потому, пока не поздно, заранее отводит назревающую беду от себя подальше.
Я пока держусь и каких-либо команд не подаю. Но вот главком ВВС поднимает в воздух прибалтийские ударные самолеты фронтовой авиации. Мечась в рассветной дымке на малой высоте, они наконец с короткой дальности натыкаются на цель, проносятся над нею и, завернув для атаки повторный заход, отбомбили корабль по всем правилам, наделав дыр, не потопив, однако. Но как оказалось, на том повторном, не очень точном заходе им подвернулась совсем другая "посудина" - гражданский грузовой транспорт. Сухогруз завопил "СОС" и скорее потопал к берегу.
Вторая штурмовая группа была удачливей, сработала по цели, но без серьезного для нее ущерба.
Последняя надежда повисла на морской авиации. Те со знанием дела провели разведку, достоверно опознали идущего на полном ходу "мятежника" и заняли боевую дистанцию. Но когда цель была уже "схвачена" и до пуска оставалось пятнадцать секунд, на борт самолетов пришла команда "отставить". Корабль, слава богу, снова был в руках командира.
Так мне и не довелось "отличиться" в борьбе с "мятежниками" ни в Афганистане, ни над Балтикой, не прибавив "ратной славы" советскому оружию. [527]
Правда, спустя четыре года дальние бомбардировщики все-таки "сподобились" разок подмогнуть нашему "ограниченному контингенту". Дело было так. На одной довольно высокой горушке, с небольшим плато, прочно обосновался солидный гарнизон моджахедов. Выбить их оттуда не удавалось никакими силами. Бились над ним изрядно, несли немалые потери, а он к себе не подпускал и крепким огнем контролировал важные узлы коммуникаций и даже подстреливал наши летающие цели. Тогда и возникла задача: "Ну-ка, снимите их с верхотуры, только ночью, чтоб никто не засек Дальнюю над Афганистаном".
Подготовили полчок, подсадили поближе, снарядили под завязку крупными бомбами и всех разом пустили. Ночь выпала мрачная, темная, а сама цель утопала в густых облаках.
Автоматика сработала без ошибок. Плотность бомбового удара по сравнительно небольшой площади не оставляла гарнизону ни малейших надежд на выживание. Он затих и больше себя никак не проявлял. Но эпизод прошел молча, никто не знал действительных результатов удара. Со временем, когда стало известно об отлично налаженной в стане моджахедов агентурной разведке (не в пример нашей), закралось сомнение, а не убрались ли они загодя, оставив нам опустошенное плато?
