АВИАБИБЛИОТЕКА: ПАВЛОВ Г.Р. "ОДНОПОЛЧАНЕ"

РОССИЯ С НАМИ

На рассвете тягучий вой сирен возвестил о подходе К Мадриду фашистских самолетов. С запада к парку Каса-дель-Кампо и мосту Сан-Исидоро приближались немецкие бомбардировщики "Юнкерс-52". Над ними растянутым клином летели эскадрильи итальянских истребителей "фиат". Раздались редкие выстрелы зенитных орудий. В облачном осеннем небе повисли лохматые шапки снарядных разрывов...

Трагические дни переживал Мадрид, сдерживавший Яростные атаки фашистских легионов.

Генерал Франко, его немецкие и итальянские пособники спешили. Датой взятия Мадрида было определено 7 ноября - день 19-й годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции. Для триумфального въезда в столицу Испании диктатору приготовили белого кони. Из Севильского собора к Мадриду доставили мраморную статую девы Марии. Ее предполагалось пронести впереди ударных фашистских частей - иностранного легиона и марокканских таборов {1} - при вступлении их и город.

Но все честные люди Испании, народ Мадрида, испанские коммунисты сказали: "Но пасаран!" - "Они не пройдут!"

[3]

"Мадрид станет могилой фашизма", "То, что показал народ Петрограда белым в 1919 году, покажет Мадрид мятежнику Франко в 1936-м" - под такими лозунгами сражались защитники Мадрида.

Все, кто был способен носить оружие, заняли место в боевом строю. На улицах воздвигались баррикады. Дома превращались в крепости. Обороняя Мадрид, неувядаемой славой покрыл себя сформированный коммунистической партией Испании знаменитый 5-й полк, который впоследствии стал ядром регулярной Народной армии республики. Героически сражались 1-я бригада Народной армии под командованием Энрике Листера и батальоны народной милиции "Астурия", "Мадрид", "Ленинград", "Парижская коммуна" и многие другие.

В эти дни фашисты объявили всему миру: "Мы уничтожим треть населения Испании". "Юнкерсы", "капрони", "хейнкели", "фиаты", пилотируемые немецкими и итальянскими летчиками, день за днем жгли и разрушали города и села Испании. Бомбы рвались в палатах госпиталей, переполненных ранеными. Сраженные осколками, падали у станков рабочие. Люди гибли в трамваях, в очередях за продуктами. Превращались в развалины древнейшие памятники национальной культуры...

Так было и в это утро 4 ноября 1936 года.

Выйдя на траверз реки Мансанарес, бомбовозы повернули к центру Мадрида. Казалось, ничто не может воспрепятствовать им сбросить смертоносный груз. Но случилось непредвиденное: прижимаясь к застывшим над городом облакам, в плотном строю подошли незнакомые испанцам темно-зеленые истребители. Ведущий качнул крыльями. Разделившись на звенья, самолеты с ходу вошли в отвесное пике. Тогда стали отчетливо видны их тупые носы и трехцветные республиканские опознавательные знаки.

Оборвался вой сирен. Смолкли выстрелы зениток. Только надсадный звук моторов стоял над городом.

Сверкнули огненные трассы - очереди бортовых пулеметов. Едва не врезавшись в "юнкерсов", истребители легли в боевой разворот. Переворот через крыло. Атака...

Внезапный, точно рассчитанный удар ошеломил фашистов. Бомбовозы стали расползаться в разные стороны, но было поздно. Один за другим рухнули вниз два объятых пламенем "юнкерса".

Прозевавшие первую атаку "фиаты" бросились на

[4]

выручку бомбардировщикам. Над крышами Мадрида закрутилась огненная карусель.

Такого еще не видело небо Испании. На глазах изумленных мадридцев, несмотря на опасность покинувших укрытия и высыпавших на улицы, на балконы и даже на крыши домов, республиканские истребители колотили асов из немецкого легиона "Кондор" и итальянских воздушных "рыцарей".

Взорвался и рухнул на площадь перед собором Альмудена еще один "юнкерс". Вне себя от радости люди аплодировали пилотам тупоносых истребителей. Кто-то крикнул:

- Лос чатос! {2}

- Лос чатос! Браво! Ура! - неслось над Мадридом.

Женщины размахивали шарфами. Незнакомые люди обнимали друг друга. Многие плакали.

Словно слыша ликующие крики с земли, республиканские истребители теснили противника за реку Мансанагрес.

Метались в небе "фиаты". Огрызались огнем "юнкерсы". Но уйти от возмездия удалось далеко не всем. Еще один фашист, перечеркнув дымным зигзагом небо, рухнул у Королевского моста.

- Викториа! Победа!

Вдруг стихли ликующие возгласы. С остановившимся двигателем низко над крышами города шел подбитый республиканский истребитель. Казалось, вот-вот он врежется в один из домов. Но летчик решился на отчаянный шаг. Видя, что ему не дотянуть до стадиона, видневшегося в конце проспекта Кастельяна, он пронесся над серединой проспекта и нырнул под протянутые между домами красные полотнища. Ударившись колесами о брусчатку, истребитель вильнул в сторону и правым крылом зацепил за стоявшую на углу бетонную тумбу для афиш. Его занесло и с силой швырнуло на росшие у края тротуара серебристые ели. Раздался треск ломающегося дерева и рвущегося полотна.

К самолету бросились десятки людей. Чудом уцелевши и летчика буквально вырвали из кабины полуразрушенной машины. Его хлопали по плечам, предлагали сигареты. У кого-то оказалась бутылка мансанильи. Миловидная испанка надушенным платком вытерла пило-

[5]

ту с разбитого лба кровь. А он, оглушенный боем, еще не веривший, что стоит на земле, только растерянно улыбался.

- Камарада русо? - спросил его пожилой рабочий.

- Салут, камарадас! - видимо, исчерпав этим весь запас известных ему испанских слов, проговорил, наконец, пилот.

- Конечно, в небе русские, - уверенно повторил тот же рабочий, который спрашивал летчика, русский ли он.

Эта уверенность моментально овладела всеми, кто оказался в этот час на проспекте Кастельяна. Ведь жители Мадрида знали о недавнем бое советских танков с фашистами под Сесиньей.

Мадридцы не ошиблись. Незадолго до этого, в конце октября, в Испанию прибыли советские корабли, на которых вместе с другим вооружением, продовольствием и боеприпасами были доставлены самолеты - истребители И-15 и И-16. В течение нескольких суток машины были собраны. Они и вступили в бой с фашистами в эти критические дни обороны Мадрида. Эскадрильей истребителей И-15 {3}, которые отныне испанцы стали ласково звать "чатос" - "курносые", командовал советский летчик-доброволец Павел Рычагов, сражавшийся в Испании под именем Пабло Паланкар...

Подняв летчика на плечи, мадридцы понесли его по проспекту.

- Русия кон носотрос! Русия кон носотрос! Россия с нами! Россия с нами! - гремело над домами.

Над проспектом Кастельяна зазвучала величественная мелодия "Интернационала".

Подняв над головой сжатые в кулак руки, пели люди, заполнившие тротуары и проезжую часть проспекта. Пели те, кто стоял на балконах и крышах домов. Пел одетый в кожаную куртку сероглазый пилот, поднятый над людским морем мускулистыми руками тружеников.

Над Мадридом в сомкнутом строю, покачивая крыльями, пронеслись республиканские истребители.

В этот день они еще несколько раз прогоняли от испанской столицы фашистских стервятников, доведя счет сбитых "юнкерсов" и "фиатов" до девяти...

[6]

Вместе с жителями Мадрида и бойцами, оборонявшими подступы к столице Испании, за воздушным боем над городом с волнением наблюдал командующий авиации республики Игнасио Идальго де Сиснерос. Через несколько лет в своей правдивой книге "Меняю курс" он напишет об этих трагических днях: "Постоянно участвуя в боях против численно превосходящего нас противника, мы несли большие потери в людях и технике. Оставшиеся в живых летчики были сильно переутомлены. Настал деньь, когда я отдал приказ: "Поднять в воздух истребитель" - мы располагали лишь одним самолетом!" И еще: "Но протяжении всей войны я постоянно общался с советскими людьми и наблюдал их героические действия не только в воздухе, но и на земле. Со всей ответственностью могу утверждать, что оказанная нам Советским Союзом помощь была совершенно бескорыстной и стойле ему многих жертв, в числе которых немало летчиков, погибших, защищая свободу испанского народа. Их могилы навсегда остались в нашей стране".

6 - 7 ноября, когда передовые части мятежников подошли к Университетскому городку и парку Каса-дель-Кампо, над столицей Испании вновь разгорелись ожесточенные воздушные бои.

Теперь "чатос" - истребители И-15 - прикрывали Мадрид вместе со скоростными короткокрылыми истребителями И-16 {4}. "Москас" - "мушки" - метко прозвали новые советские машины испанцы. Эскадрильей И-16 командовал летчик-доброволец Сергей Тархов (Антонио).

В середине дня 7 ноября около ста фашистских самолетов попытались совершить "звездный" налет на Мадрид. Их встретили "чатос" и "москас". В ожесточенном бою "фиатам" удалось зажечь истребитель командира эскадрильи "чатос" Павла Рычагова.

Оставив пылающий истребитель, советский летчик выбросился с парашютом над центром Мадрида. Приземлиться ему пришлось на руки мадридцев. Пылкие испанки в порыве восторга покрыли поцелуями пилота, на их глазах сбившего два фашистских самолета. Когда к месту его приземления примчалась санитарная машина, врачи не на шутку перепугались: все лицо летчика было

[7]

в красных и оранжевых пятнах. К счастью, это была не кровь, а следы губной помады, оставленные восхищенными сеньоритами на память "камарада русо".

В эти дни центральный орган Коммунистической партии Испании газета "Мундо обреро" писала: "Слава героям воздуха! Фашистские самолеты, сбитые летчиками свободы, свидетельствуют перед миром, что фашизм будет побежден у ворот Мадрида! Да здравствуют пилоты республики!"

ХРОНИКА ОДНОГО ДНЯ

18 июня 1937 года...

Северная Испания...

Рваные облака медленно плывут по серому рассвет ному небу. С глухим ревом на скалистый берег Бискайского залива накатываются белопенные волны. Тревожно кричат чайки.

Вторые сутки по дорогам и горным тропам к Сантандеру нескончаемым потоком идут беженцы из Бильбао. Над ними, устилая землю трупами, носятся фашистские истребители.

Бильбао горит. Волна за волной подходят к городу эскадры фашистских бомбардировщиков, расчищая путь дивизиям итальянского экспедиционного корпуса и бригадам мятежников "Наварра". Оставшиеся без боеприпасов республиканские батальоны упорно отстаивают последние оборонительные рубежи на подступах к столице страны басков...

Северный пригород Бильбао Лас Аренас, превращенный в груды обгоревших камней, вторые сутки удерживал поредевший в июньских боях батальон астурийских горняков.

Одна за другой накатывались на Лас Аренас атаки итальянской дивизии "Черные перья". С рассветом противник ввел в бой огнеметные танки "ансальдо". Выжигая все на своем пути, приземистые машины устремились на позиции горняков. За ними бежали густые цепи чернорубашечников. Со стороны Бискайского залива и Лас Аренасу приближалась большая группа "юнкерсов".

Очереди пулеметов из развалин ветряной мельницы и разрывы динамитных шашек отбросили фашистов в исходное положение. Два танка были подбиты.

Подтянув на прямую наводку несколько гаубиц, чернорубашечники засыпали район мельницы снарядами. И снова пошли в атаку.

Все реже и реже раздавались из развалин ответные выстрелы. Фашисты осмелели.

- Сдавайтесь, красные собаки! - кричали они.

В ответ полетели динамитные шашки.

Командир дивизии "Черные перья" ввел в бой свой резерв - батальон "Тосканские волки". Но и на этот раз тех юры динамитными шашками отбросили врага.

Наконец огонь с мельницы прекратился. Чернорубашечники рванулись вперед. И в этот момент под ногами фашистов колыхнулась земля. К небу взметнулся ревущий всплеск пламени. Поднялись столбы воды. Словно надломившись, в реку Нервьон рухнули пролеты моста, соединявшего Лас Аренас с другой частью города. В рядах фашистов произошло замешательство.

И тут из развалин поднялись два горняка. Отбросив в строну ненужные теперь, оставшиеся без патронов ручные пулеметы, они двинулись навстречу солдатам противника. Они молча сошлись: головорезы из батальона "Тосканские волки" и два оставшихся в живых защитника Лас Аренаса. Фашисты не подозревали, что под брезентовыми куртками шахтеров лежат динамитные пакеты и догорают зажженные от последней сигареты бикфордовы шнуры.

- Взять их! - махнул пистолетом подъехавший на Твике майор.

К горнякам бросились чернорубашечники.

- Руки вверх! - прокричал офицер в черном берете с золотистым изображением бегущего волка.

На закопченных, небритых лицах шахтеров появилась презрительная усмешка. Они шагнули ближе к танку.

- Шахтеры не сдаются! Да здравствует республика! Майор вскинул пистолет. Горняки обнялись. Вместе с пистолетным выстрелом раздался оглушительный взрыв. Вспыхнул танк. На земле в предсмертных судорогах корчились чернорубашечники...

В это утро с узкого, зажатого между заводскими зданиями аэродрома Ламиако, находящегося вблизи Бильбао, взлетела эскадрилья "чатос". Круто набрав высоту,

[9]

истребители скрылись в темной дымке, стоявшей над Бильбао. На подходе к Лас Аренасу республиканские летчики увидели появившихся со стороны залива "юнкерсов".

Командир эскадрильи капитан Бакедано, его заместитель Леопольд Моркиляс и командир звена Сан Хосе ударили по флагманскому бомбардировщику. И тут же сверху на них бросились "мессершмитты" {5}.

Разгорелся воздушный бой. В расцвеченном пулеметными трассами воздухе стоял надрывный рев моторов. Часть бомбовозов прорвалась к Бильбао, и бой шел уже над центром города. Вспыхнул "чато" Панадеро. На горящей машине летчик атаковал "мессершмитта" и сбил его. Набрав высоту, Панадеро скольжением сорвал пламя и вновь устремился в атаку.

Трудно было республиканцам сдерживать десятки "юнкерсов" и "мессершмиттов", а на горизонте затемнела новая волна фашистских самолетов.

Леопольд Моркиляс и Сан Хосе, вдвоем оставшиеся над устьем реки Нервьон, атаковали "юнкерсов". Но, разорвав строй фашистских машин, они на выходе из атаки попали под удар "фиатов". Очереди крупнокалиберных пулеметов стеганули по республиканским истребителям. Переворотом Моркиляс выскользнул из-под трасс. В крыльях истребителя зияли рваные отверстия., Поток воздуха срывал куски перкалевой обшивки. Оглянувшись по сторонам, Моркиляс встревожился: "Где же Сан Хосе?"

Пройдя над горящими развалинами Лас Аренаса, летчик развернул "чато" к Бильбао. Над зеленым массивом городского парка он едва не столкнулся с "юнкерсом". С ходу Леопольд открыл огонь. В ответ кормовой стрелок бомбовоза дал длинную очередь. Рядом пронеслись два "чато" и преследующие их "мессеры". "Юнкерс" бросился вниз. "Уйти хочешь?" Моркиляс довернул истребитель. В прицел вошла кабина кормового стрелка. "Юнкерс" метнулся в сторону, но Моркиляс не выпускал, кабину из прицела. Трассы вошли в бомбовоз. Пулемет смолк. Тогда Леопольд подвел истребитель вплотную к "юнкерсу" и дал очередь по его правому мотору. Командир фашистской машины резко развернул бомбардиров-

[10]

щик, но "чато" заградительным огнем отрезал ему путь. Выводя "юнкерса" из крена, фашистский пилот не рассчитал. Рубя винтами остовы горящих зданий, бомбовоз рухнул па землю...

На остатках горючего "чатос" выходили из боя. Последними к аэродрому Ламиако подошли Сан Хосе и Леопольд Моркиляс. Не успел Леопольд подрулить к стоянке и выключить двигатель, как над аэродромом появились "фиаты". Войдя в пике, они открыли огонь, Вспыхнул самолет Флореса. Буквально вывалившись из кабины, Моркиляс едва успел добежать до укрытия.

А "фиаты" пошли на второй заход.

На аэродроме Ламиако не было зенитного прикрытия. Вернувшиеся из боя И-15 не имели ни боеприпасов, ни горючего. Они не могли взлететь с блокированного фашистскими истребителями аэродрома, узкая взлетная полоса которого позволяла уйти в воздух только одному

самолету.

Но, увлекшись атакой, пилоты "фиатов", очевидно, забыди о наблюдении за воздухом. И вдруг со стороны залива показался "чато". Он шел совсем низко над землей и с ходу атаковал один из вошедших в пике "фиатов", Окутанный пламенем фашистский истребитель взорвался над гвоздильным заводом.

А И-15 отчаянно ринулся на вторую фашистскую машину. "Фиат" рванулся вверх. Пулеметы республиканского истребителя полоснули фашиста. Тот перевернулся через крыло и ударился о землю. Увидя гибель второй машины, фашисты бросились прочь от Ламиако.

"Чато" зашел на посадку. Навстречу рулившему истребителю бежали из укрытий летчики. Бакедано с радостью увидел на борту самолета опознавательный знак своей эскадрильи.

- Да ведь это Магринья! - воскликнул комэск. Два дня назад Рафаэль Магринья был направлен в Сиитандер, на аэродром Альберисия, чтобы перегнать на Ламиако вышедший из ремонта истребитель. Его неожиданное появление над своим аэродромом в такой момент и смелая атака вызвали восхищение товарищей. Ведь истребители, находившиеся на Ламиако, были последние, оставшиеся у республиканцев на всем Северном фронте!

[11]

- Считай, Рафаэль, меня братом навеки, - сказал, обнимая летчика, Бакедано.

Магринья жадно закурил предложенную сигарету. Лицо его было бледно.

- Как это ты догадался вовремя появиться над Ламиако? - хлопнув Рафаэля по плечу, спросил Моркиляс.

Он и Магринья были родом из Таррагоны, и Леопольд гордился смелым поступком земляка.

Магринья устало сел на землю и сделал глубокую затяжку.

- За эти сутки столько всего было! Я еще вчера на рассвете собирался вылетать к вам. Едва взошло солнце, как к Альберисии подошла целая стая "юнкерсов". Бомбить не стали - ведь на аэродроме стояли только мой "чато" да два неисправных "Бреге-19". Бомбардировщики развернулись над заливом и пошли к Бильбао. А на Альберисию спикировали "фиаты". Один "бреге" сожгли. Моему истребителю изрешетили элерон верхнего крыла. Думаю: что делать? К счастью, в мастерских оказался запасной элерон...

Магринья встал с земли и бросил окурок. Лицо его оживилось:

- Только подтащили к машине стремянки и начали работать, как на аэродром приехали Мартин Луна {6}, камарада Федорио {7} и с ними сеньорита Ляля.

Приложив к губам сжатые пальцы, Рафаэль поцеловал их:

- Уж на что наша Таррагона славится красавицами, но такую, как сеньорита Ляля, трудно сыскать.

Слушатели заулыбались. Вся эскадрилья знала, что отчаянный, веселый Магринья был неравнодушен к советской переводчице Ляле Константиновской.

- Что же дальше было? - поторопил рассказчика Бакедано.

- Дальше? - переспросил Рафаэль. - Дальше, мой капитан, случилось почти невероятное. Из-за гор выскочила новая группа самолетов. Проклиная фашистов, мы уже подумывали, где бы укрыться. Но, к нашему удив-

[12]

лению, Луна, Федорио и Ляля спокойно продолжали разговаривать. И тут мы увидели... Это были не фашисты! Впереди шла "катюша" {8}, а за ней в плотном строю восьмерка "москас"!

Рафаэль обвел всех ликующим взглядом:

- Вы бы видели, камарадас, что творилось на аэродроме! Мы чуть с ума не посходили. Только камарада Федорио был спокоен. А Мартин Луна... - тут Рафаэль запнулся.

- Ну?

- Луна поцеловал Лялю, - со вздохом закончил Ма-грянья. - Сели "москас", как на своем аэродроме. Трудно было поверить, что они прошли на высоте шесть-семь тысяч метров без кислородных приборов маршрут в триста пятьдесят километров!

- Кто же прилетел? - заинтересованно спросил Бакедано.

- Русос пилотос, мой капитан {9}. Вы знаете, какие это ребята? После посадки истребители быстро заправили. В это время ракета - к Сантандеру идут фашистские самолеты. Прямо со стоянок "москас" рванулись в воздух. Над портом свалили три "савойи" и двух "фиатов". Весь Сантандер им аплодировал. Зазвонил телефон.

- Командира! - крикнул со стоянки инженер эскадрильи.

Бкедано взял трубку. Лицо его сразу помрачнело. Окончив разговор, командир эскадрильи тяжело

вздохнул и медленно направился к летчикам.

- Через десять минут готовность номер один. Взлет по зеленой ракете. После боя садимся на Альберисию. - Бакедано не спеша застегнул замок летной куртки, перекинул через плечо ремешок планшета. - Наш аэродром эвакуируется. Фашисты ворвались в Бильбао.

[13]

В полдень 18 июня над Леридой со свистом пронеслась эскадрилья скоростных бомбардировщиков. Круто снижаясь, СБ подходили к покрытой бурой травой посадочной полосе. Оканчивался второй с рассвета боевой вылет на север Испании. Пройдя над территорией занятых мятежниками провинций Арагон и Наварра, "катюши" в районе Бильбао сбросили бомбовый груз на фашистские войска, атаковавшие высоты Санто Доминго и Санто Марино.

Последним садился СБ командира эскадрильи Александра Сенаторова. На самолет быстро наплывала посадочная полоса, с которой отруливал только что севший бомбардировщик. И тут раздался возглас стрелка-радиста чеха Александра Мирека:

- "Фиаты"!

В следующее мгновение по бомбардировщику ударил свинцовый град. В атаку на него шли три вражеских истребителя.

Несмотря на малую высоту и потерю скорости на планировании, Сенаторов, дав двигателям полный газ, развернул машину навстречу фашистам. Теперь все зависело от четких, согласованных действий экипажа.

Не ожидавшие такого маневра истребители метнулись от "катюши". Стрелок-радист полоснул очередью по кабине ближайшего "фиата". Пятнистый от камуфляжа истребитель с нарисованной на борту оскалившей пасть пантерой пошел к земле. Но два других продолжали атаковать бомбардировщик. И тогда Сенаторов повел машину в лобовую атаку. Штурман Душкин вел огонь из носового пулемета, стрелок-радист Мирек - из задней кабины.

Неожиданно для экипажа бомбардировщика и летчиков эскадрильи, с земли тревожно наблюдавших за неравным поединком своего командира, "фиаты", пустив в сторону СБ Сенаторова по последней длинной очереди, повернули и ушли на запад.

Пройдя над догоравшим на краю аэродрома "фиатом", Сенаторов подвел СБ к посадочной полосе.

Когда они подруливали к стоянке, наблюдательный Душкин, увидев прижавшийся к аэродромным постройкам Р-зет {10}, проговорил:

[14]

- Кажется, у нас гость.

Выйдя из кабины на крыло "катюши", Сенаторов среди столпившихся летчиков увидел офицера штаба авиации Кутюрье [11].

- Ну и задали вы взбучку "фиатам", - довольно рассмеялся, здороваясь с экипажем, Кутюрье. И, помолчав, добавил: - А у меня срочный приказ. Вам предстоит вылет на Мальорку.

Сенаторов, которого еще не покинуло напряжение Только что проведенного боя и двух тяжелых вылетов к Бильбао, никак не прореагировал на сообщение.

- Дай отдышаться! - пожимая руку Кутюрье, устало проговорил он.

Они присели на накаленную полуденным солнцем землю невдалеке от самолетов, у которых уже хлопотали Механики и оружейники. Стояла тридцатиградусная жира, и слабый сухой ветерок не мог освежить разгоряченные боем лица. К командиру эскадрильи, штурману Н стрелку-радисту протянулись руки с раскрытыми пачками папирос и бутылками охлажденного на льду сидра. Сенаторов закурил и повернулся к Кутюрье:

- Так что же нас ожидает?

- Удар по аэродрому Инка. Всей эскадрильей. Вылет через час.

- Знакомый маршрут, - проговорил штурман Душкин.

Аэродромы Инка и Пальма были хорошо известны экипажам "катюш". С 18 июля 1936 года - начала фашистского мятежа в Испании - остров Мальорка, где находились эти аэродромы, был фактически оккупирован итальянцами и немцами и стал основной базой для кораблей их военно-морского флота и авиации, действовавших в Средиземном море у восточного побережья республиканской Испании...

Чей-то громкий предостерегающий возглас заставил авиаторов оторваться от карт. Повиснув на одном из держателей, под крылом СБ качалась бомба. Все оцепенели. В следующую секунду бомба глухо шлепнулась о каменистую землю. Не успел никто и пошевельнуться, как к упавшей бомбе бросился оружейник Марселино и накрыл ее своим телом.

[15]

Когда прошло первое замешательство, к испанцу подбежали Сенаторов и Кутюрье. С большим трудом они оторвали Марселино от бомбы. Его бледное лицо было покрыто мелкими бисеринками пота.

Командир эскадрильи отвел оружейника в сторону:

- Успокойся, Марселино. Зачем ты лег на бомбу?

Испанец, сжав руками виски, молчал. В его широко раскрытых глазах отражалось все, что он пережил за эти мгновения.

- Мой командир! Когда она, проклятая, сорвалась с держателя, у меня свет в глазах померк. А лег я на нее, чтобы не погибли вы и ваши товарищи.

- Спасибо, друг. Но ты еще не успел ввернуть в бомбу взрыватель, - улыбнулся комэск.

- Только когда меня оттащили от нее, я вспомнил об этом.

Летчики окружили Марселино, все улыбались ему, дружески хлопали его по плечу. Эти люди знали цену настоящему мужеству.

И вот, шипя и брызгая огнем, в небо рванулась белая ракета.

- По машинам! Душкин надел парашют.

- Марселино! - позвал он.

- Да, мой штурман. . . '

- А теперь она, проклятая, взорвется? - хитро улыбаясь, спросил штурман.

- Непременно! Все теперь зависит от вас, Иванио. Нужно попасть точно в цель. Тогда бомба докажет, что я не зря сегодня около нее за секунду пережил всю свою жизнь...

Эскадрилья прошла над серыми Каталонскими горами. Впереди в жарком мареве полуденного солнца лежало лазурное Средиземное море. Высоко в небе виднелись редкие белые мазки перистых облаков. Над Таррагоной бомбардировщики пересекли береговую черту с пенистой линией прибоя.

- До Мальорки сто девяносто километров. Мирек, внимательнее смотри за воздухом, - предупредил Душкин.

С пятикилометровой высоты отчетливо была видна вся цепь Балеарских островов. Эскадрилья приближалась к обрамленной коричневыми горами Мальорке,

[16]

- Через девять минут будем над целью, - доложил штурман.

Сенаторов посмотрел на бортовые часы. И тут в ровный гул двигателей ворвалась дробная скороговорка пулемета стрелка-радиста.

- - Фашисты! Атакуют со стороны солнца, - взволнованно проговорил в переговорное устройство Мирек.

- Справа группа истребителей, - глухо добавил Душкин.

Бомбардировщик увеличил скорость.

"Откуда им тут быть?" - с недоумением подумал командир эскадрильи. На такой высоте ему еще не доводилось встречать истребители противника.

Густой сноп пулеметных трасс рассыпался в воздухе. В стороне мелькнул и пропал внизу среди незнакомых очертаний остроносый самолет.

- Машины у фашистов какие-то новые, - встревожился штурман.

- Внимание! Атака снизу-сзади! - крикнул Мирек.

Тупые удары качнули СБ. Задымил левый мотор. Плеснув остеклением кабины, впереди выскочил истребитель противника. Самолеты разделяло расстояние не более ста метров. Сенаторов успел рассмотреть перечеркнутый крест-накрест черными полосами белый руль попорота, короткие, как бы обрубленные крылья.

Поймав в кольцо пулеметного прицела фашистскую машину, Душкин вонзил в нее длинную очередь. Волоча зa собой клубящийся шлейф дыма, самолет пошел к воде.

Из пробитого двигателя на левое крыло летело горячее масло. Сенаторов ввел в действие бортовой огнетушитель. Краем глаза он увидел внизу кусок голубой бухты и облитый солнцем город.

Как только "катюши" пересекли береговую черту острова, в небе над Мальоркой заметались разрывы зенитных снарядов.

- Командир, подходим к цели. Снижайся до трех тысяч, - спокойно проговорил штурман.

Где-то внизу притаился фашистский аэродром Инка. Но сильно перегревшийся левый мотор уже совсем не тянул.

- Выключаю двигатель. Дойдем на одном, - объявил экипажу Сенаторов.

- Под нами цель! На боевом!

[17]

Боевой курс! Несколько секунд летчик должен вести машину по прямой. Он не имеет права отвернуть самолет даже на десятую долю градуса. Скорость и высота полета должны быть неизменны - только тогда штурман метко сбросит бомбы. В эти секунды бомбардировщик - отличная цель для истребителей и зенитных батарей противника.

Сенаторов направил свою машину прямо на взметнувшуюся в небо, узкую, как игла, вершину горы. Он мысленно представил, как медленно к перекрестию бомбоприцела ползет цель и Иван Душкин вносит необходимые поправки.

- Бросаю! - Душкин утопил пальцем боевую кнопку.

Облегченная машина взмыла вверх.

- Разворот вправо. На отходе сбросим остальные, - скороговоркой сказал штурман.

Сенаторов положил СБ на обратный курс. Растянувшаяся в воздухе эскадрилья четко повторила маневр.

- Разрыв в центре цели! Еще... Еще! - радостно восклицал стрелок-радист.

На развороте экипаж увидел опадающие к земле темные султаны взрывов и языки огня над аэродромом Инка.

- Мирек, как остальные? - спросил комэск.

- Муй бьен! Очень хорошо!

Сенаторов усмехнулся. Раз чех ответил по-испански, значит, дела действительно неплохи.

Когда вновь показался горящий аэродром, Душкин сбросил остаток бомб. Теперь - домой.

Но это было еще далеко не все. Вырвавшись из зоны зенитного огня, республиканские бомбардировщики вновь были атакованы истребителями. Основной удар фашисты направили на подбитый самолет Сенаторова. Тогда, снизив скорость, "катюши" Александра Тихомирова, Федора Полушко, Григория Стародумова плотным кольцом окружили израненную машину. Огневая завеса бортовых пулеметов оградила флагмана от вражеских атак. С тыла их прикрыли остальные. Впереди уже виднелся берег республиканской Испании. Здесь истребители прекратили преследование и ушли на юг.

- К острову Ивиса пошли. Есть там у них аэродром Сан Хуан, - проговорил облегченно штурман.

[18]

На Арагонском фронте к исходу дня 18 июня 150-я интернациональная бригада имени Домбровского овладела восточной частью поселка Чимильяс. Рядом была Уэска. Фашисты при поддержке танков и авиации нанесли встречный удар.

В развалинах каменного здания у разбитого пулемета солдаты иностранного легиона захватили в бессознательном состоянии раненого пулеметчика. Его привезли в Уэску. В приземистом, обвитом диким виноградником доме пленного допрашивал майор с багровым шрамом через все лицо.

- Фамилия? - смотря немигающим взглядом на невысокого, с тонким, нервным лицом пленного, спросил

Пулеметчик не ответил фашисту. Даже в его роте, где он воевал с ноября тридцать шестого года, никто не знал его настоящего имени. Товарищи звали пулеметчика просто Казик. Он был застенчив и неразговорчив. Военную форму носил небрежно, зато отлично знал оружие и был храбр. Главный предмет его забот - ручной пулемет - всегда сверкал чистотой и никогда не отказывал в бою.

- Молчишь? А это что? - и офицер протянул пленному найденную у него в кармане при обыске газетную и вырезку: на сцене у рояля стоял с букетом цветов очень похожий на пленного пианист.

Бледное лицо Казика покрылось слабым румянцем.

- Это ты?

- Мой последний концерт в Кракове. Весь сбор переведен в фонд помощи детям Испанской Республики.

- Что же ты здесь, скотина, делаешь? Концерты красным даешь?

- Нет. Сейчас не до музыки. У меня теперь специальность другая - я пулеметчик.

- А ты знаешь, что тебя ждет? Лозунг нашего легиона "Вива муэрте!" - "Да здравствует смерть!" Ради тебя мы не намерены его менять!

Пулеметчик усмехнулся:

- Другого от вас не ждал.

Сильный удар в подбородок сшиб его с ног. Пленного избивали прикладами карабинов, топтали ногами, пока он не лишился чувств.

Холодная вода привела его в сознание.

Из здания, где проходил допрос, Казика. отвели в Небольшой ресторанчик, заполненный пьяными легионе-

[19]

рами и марокканцами. На эстраде в сопровождении трио музыкантов пела раскрашенная певичка.

Казик шел по заплеванному, скользкому от апельсиновых корок полу. "Уж не собираются ли фашисты угостить меня рюмкой коньяку перед смертью?" - невесело подумал он.

Офицер кивнул на стоящее в углу эстрады пианино:

- Сыграй, если хочешь, последний раз в жизни. Мы добрые. Сыграй теперь нам. - Глаза майора сверкнули. - Возьмем Мадрид - на всех фонарных столбах города мы повесим твоих друзей. Но ты эту потрясающую картину не увидишь. Играй!

Пулеметчика мучила жажда. Невыносимо ныла раненая ступня. Ни фашистов, ни смерти поляк не боялся. Он мог отказаться играть в этом заплеванном, прокуренном зале, зная, что все равно ему не жить. Но он решил играть.

Припадая на раненую ногу, Казик поднялся на эстраду. Взглянул в сизый от табачного дыма зал. Тонкими, успевшими изрядно огрубеть пальцами тронул клавиатуру. Прислушался. Инструмент отозвался знакомыми звуками. Так Казик делал всегда перед началом своих концертов. Но тогда в притихших, погруженных в полумрак концертных залах пианист видел нарядно одетых женщин, мужчин в вечерних костюмах, направленные на сцену бинокли. В верхних ярусах волновалась молодежь, студенты. Казик любил эти мгновения, когда между ним и залом протягивалась невидимая нить понимания.

Сейчас он видел перед собой пьяные небритые лица, заставленные бутылками столы. Никто из кутивших в этом грязном ресторане не собирался, конечно, слушать музыку. И если им интересовались, то только с той точки зрения, скоро ли офицер пристрелит этого коротышку, своим появлением помешавшего певичке допеть "Черные глаза".

В спину поляка уткнулся ствол маузера. К нему наклонился офицер:

- Играй! Или тебе ноты доставить?

- Играй! Какого черта! - кричали из зала. Казик пожал плечами. Зачем ему ноты? То, что приходилось исполнять, он помнит наизусть. Он еще раз провел пальцами по клавиатуре. Резко выпрямился. Под сводами зала раздались громкие вступительные аккорды "Поэмы экстаза" Скрябина. Полуприкрыв глаза, пианист играл, рассказывая языком звуков о борьбе человечества за счастье. О вере в это счастье, о человеческом разуме, воле, любви...

О чем он думал в эти последние минуты?

Может быть, об оставшейся в Варшаве матери, который он единственный раз в жизни солгал. Сказал, что уезжает с концертами в Латинскую Америку, а сам отправился в Испанию.

Может быть, он вспоминал своих товарищей по оружию, сражавшихся сейчас у стен Уэски? Почему-то он никогда не рассказывал им о своем прошлом, стеснялся При жаться этим пропахшим пороховой гарью людям, что он окончил Варшавскую консерваторию.

Может быть, он вспомнил тот ноябрьский день тридцать шестого года, когда их тогда еще батальон имени Домбровского, входивший в 11-ю интернациональную бригаду, чеканным шагом, под ликующие возгласы горожан, прошел по опаленным огнем улицам Мадрида и с Ходу атаковал марокканцев в Университетском городке.

Как клятву, произносили интербригадовцы обращение к жителям осажденного фашистскими войсками город: "Жители Мадрида, мы пришли сюда для того, чтобы помогать вам защищать вашу столицу с таким же воодушевлением, как если бы это была столица каждого из Ийг. Ваша честь - это наша честь, ваша борьба - это Ниша борьба".

Потом батальон, выведенный из боя, был передан в Состав 12-й интернациональной бригады, которой командовал легендарный генерал Пауль Лукач {12}. С Лукачем они защищали Мадрид, сражались на реке Хараме, громили итальянцев под Гвадалахарой, пришли под Уэску.

Генерал погиб здесь, под Уэской, неделю назад - одиннадцатого июня. Казик, находившийся с пулеметным расчетом в засаде у моста, видел мчавшуюся по дорого автомашину, слышал залп фашистских батарей. Когда они подбежали к месту катастрофы, то увидели окровавленных Лукача и его спутников. Генерал умер, не приходя в сознание. На всем пути до Валенсии, куда везли тело Лукача, стояли в печали люди. Под колеса Мишины падали живые цветы...

Поляк никогда не играл по принуждению. Если те, кто приставил к его спине пистолет, полагают, что он

[21]

играет из-за страха, они ошибаются. Он играл потому, что хотел зажечь в сердцах этих погрязших в крови и преступлениях людей хотя бы искру человечности.

Величественные аккорды накатывались с эстрады в зал. Казик играл. Ему хотелось, чтобы обманутые фашистами люди вспомнили своих отцов и матерей, детей и жен, оставленных далеко от Пиренейского полуострова. Он словно спрашивал тех, кто притих сейчас за столиками ресторана: во имя чего вы воюете? Зачем разоряете древнюю прекрасную Испанию, зачем глумитесь над ее мужественным народом? Он говорил марокканцам:

вернитесь к себе домой! Там, на своей родине, боритесь за свободу и независимость Марокко. За кого вы отдаете свои жизни? Зачем помогаете Франко и его приспешникам душить испанскую революцию?

Сделав переход, он заиграл "Траурный марш" Шопена. Видно, игра стоила ему больших усилий. Звуки фортепьяно, громкие и чистые вначале, постепенно стали затухать. В изнеможении Казик откинулся на спинку стула. Из забытья его вывел глухой шум в зале. На поляка сочувственно смотрели музыканты, до его прихода аккомпанировавшие певичке. И сама она глазами, полными сострадания, смотрела на пианиста.

Еле державшийся на ногах пьяный марокканец в темном бурнусе подошел к эстраде и протянул Казику стакан вина.

- Пей!

Майор ударом ноги выбил стакан из рук наемника. Скрючившись от боли, марокканец отлетел к заставленным бутылками столам. Раздался звон разбитого стекла.

Офицер грубо схватил за плечо пианиста.

- Что ты такое играл, отчего, этот сброд перестал лакать вино, а марокканцы молятся всем своим святым? - прошипел он в лицо поляку.

- Вначале "Поэма экстаза" Скрябина, потом "Траурный марш" Шопена.

- Что? - лицо офицера перекосилось. - Повтори!

- Шопен, "Траурный марш". В Мадрид вам никогда не войти. - Казик спокойно смотрел в лицо врагу.

- Больше тебе не придется играть, скотина! - в бешенстве закричал майор.

В руке офицера блеснул кривой марокканский нож. Схватив пленного, наемники повалили его на пол. Кова-

[22]

ные сапоги прижали кисти рук пианиста к краю эстрады. вскочившие из-за столиков офицеры пьяно заревели:

- Вива муэрте! Да здравствует смерть! Зал огласился душераздирающим криком...

Солнце ушло за темную гряду Иберийских гор. На землю ложились лиловые тени. Над линией боевого соприкосновения республиканских и фашистских войск подымалось багряное зарево пожаров. День 18 июня 1937 года был на исходе...

ПАРОЛЬ-ИСПАНИЯ

Разрывая протяжными гудками рассветную тишину, Мчался экспресс "Красная стрела". За окнами вагонов Мелькали зеленые луга, подступившие к самой насыпи дороги кудрявые березовые рощи. Все ближе и ближе Москва...

Лейтенанту Евгению Степанову не спалось. Рассвет он встретил у открытого окна в коридоре вагона, освещенного восходящим солнцем.

Срочный вызов в Москву не удивил Евгения. Почти целый год он ждал если не вызова, то хотя бы какого-то ответа на свои рапорты и просьбы.

- Кажется, ты, Евгений, добился своего, - сказал ему на прощание командир эскадрильи Илья Ларюшкин.

Видимо, комэск что-то знал.

В вагоне "Красной стрелы" у Евгения произошла неожиданная встреча с бригадным комиссаром Федором Усатым. Давно, почти четыре года, они не виделись. Степанов вздрогнул, когда перед отходом экспресса из Ленинграда за его спиной раздался голос:

- Здравствуй, истребитель!

Так его называл только один человек. Евгений обернулся.

- Товарищ комиссар!

- Всему вагону выдал тайну, - укоризненно покачав Головой, засмеялся Усатый.

Он был одет в светлый костюм, под пиджаком белела вышитая яркими узорами косоворотка. Рядом с ним, с аппетитом уплетая мороженое, стоял очень похожий на комиссара мальчишка.

Перехватив взгляд Евгения, Усатый доверительно сообщил:

[23]

- Мы в отпуск. Сашку мать отпустила, меня - начальство. : ' Проводник принес чай. Усатый развернул домашние

припасы. Давно заснул Сашка. Они долго сидели, под стук колес вспоминая совместную службу, товарищей по бригаде.

Комиссар Усатый в жизни Евгения оставил заметный след. Хотя не все воспоминания, связанные с их знакомством, были Евгению приятны.

В 1933 году, после окончания военной школы пилотов, Степанов служил в бригаде особого назначения младшим летчиком. В то время бригада была единственным в Красной Армии воздушно-десантным соединением. Ни одно государство в мире не имело тогда подобных формирований. Служить было интересно. Но что поделаешь - Евгения не привлекали тяжелые самолеты-транспортники; его тянуло к вертким, стремительным истребителям. Несколько раз он обращался к командованию с просьбой о переводе в истребительную авиацию, но его не отпускали. Молодой летчик начал нарушать дисциплину. Однажды в разговоре с командиром эскадрильи он заявил, что лучше уйти из армии, чем летать на транспортниках. Возмущенный комэск доложил обо всем только что назначенному в бригаду комиссару Усатому.

И вот в один из дней, когда проводились полеты на десантирование, к самолету, в экипаже которого вторым пилотом был Степанов, подъехала машина комиссара.

- Возьмете меня за штурмана полетать сегодня? - поздоровавшись с летчиками, спросил Усатый, .

В течение нескольких часов он находился с экипажем в воздухе. Когда окончились полеты, комиссар, усадив в легковую машину командира корабля, штурмана и бортмеханика, махнул рукой:

- Поезжайте. Вас жены заждались. А мы со Степановым пройдем до города пешком. Не возражаешь?

Некоторое время шли молча. Сняв с головы шлем, Усатый подставил ветру темные густые волосы. Заговорил:

- Между прочим, в молодости я о полетах и не думал. Увлекался экономикой. Мечтал диссертацию написать. Но партия послала в армию. И, видимо, надолго. Пришлось другие науки изучать. Почему так рветесь в истребители? - вдруг спросил комиссар.

[24]

- Мечта у меня такая. Скучно на тяжелых машинах, - признался Евгений.

- Скучно? - Усатый удивленно пожал плечами. -

Да вы понимаете, где служите?

- Конечно!

- Что-то сомневаюсь. Воздушно-десантные войска - войска будущего. Бригада создана для первого опыта. Пройдет время, подобных соединений в нашей армии будут десятки. Представьте себе: где-то в глубоком тылу Прага, за сотни километров от линии фронта, на противника обрушатся с неба целые дивизии, а с ними лавина артиллерии, танков, бронеавтомобилей... Это правильно, что вас не отпускают.

- Все понимаю, но хочу летать на истребителях, -

упрямо стоял на своем Евгений.

- В этом деле не следует проявлять своеволия, -

строго сказал тогда Усатый. - Нужно убедить не только себя, но и других, что вы будете полезны в истребительной авиации. Летайте. К осени, возможно, решим вопрос... Между прочим, когда пишете рапорты командованию, помните, что это документ, в первую очередь характеризующий вас. Грозить в них старшим не стоит.

На партийном собрании Усатый пробрал Евгения за неправильные взгляды на службу в бригаде. И все-таки не кто иной, как комиссар, добился перевода Степанова в отдельную истребительную эскадрилью. Их пути разошлись. 'И вот теперь, спустя несколько лет, летом 1937 года, новая встреча...

В этот час оба еще не знали, что пройдет немного времени, и они снова встретятся. Но это произойдет далеко от Москвы, от Родины, от родных берез...

Стучат колеса поезда. За окном вагона - знакомый подмосковный пейзаж. В синем утреннем небе освещенный солнцем прошел краснозвездный самолет. Евгений Степанов провожает его взглядом. Сердце Евгения сильно бьется. Через несколько часов Москва. Что ждет его там, куда его вызывают? Неужели опять, как и тогда, когда он добивался перевода в истребительную авиацию, он стоит на пороге осуществления своей мечты? Испания! Сколько его друзей уже там - помогают испанскому народу в его борьбе против фашизма.

И перед мысленным взором Евгения Степанова проходит все, что он знает о событиях в Испании, вот уже несколько лет приковавших к себе внимание всего мира.

[25]

1930 год. 12 декабря в небольшом испанском пограничном городке Хака гарнизон крепости восстал против королевской власти. Руководили восстанием офицеры Фермин Галан и Анхель Гарсиа Эрнандес. Коммунистическая партия Испании призвала рабочих и крестьян поддержать выступление армии всеобщей забастовкой. Социалистические лидеры, как это уже не раз было, остались глухи к боевому призыву. Королевское правительство жестоко расправилось с восставшим гарнизоном. Галан и Эрнандес казнены...

1931 год. 12 апреля состоялись муниципальные выборы. В Испании еще живы трагические воспоминания о Хака, но народ смело говорит "нет" королевской власти. На выборах победили республиканцы. 14 апреля в стране провозглашается республика. Король Альфонс XIII бежит из страны. Но реакционеры не сдаются...

1932 год. 10 августа генерал Санхурхо делает попытку поднять в Севилье мятеж против республиканского правительства. Его поддерживает военщина в Мадриде. Но народ начеку. Мятеж подавлен. В этом же году реакционеры создают партию СЭДА (Испанская конфедерация автономных правых) во главе с Хилем Роблесом, которая вскоре становится главной партией контрреволюции.

1933 год. В октябре в стране возникает фашистская партия "Испанская фаланга" во главе с Хосе-Антонио Примо де Ривера, сыном бывшего диктатора Испании. В ноябре на парламентских выборах одерживает победу реакция. В стране наступил период "черного двухлетия".

1934 год. Начавшаяся в провинции Астурия в октябре всеобщая забастовка переросла в вооруженное восстание. Против восставших брошены войска. Считая регулярную армию недостаточно благонадежной, правительство использует для борьбы с революцией иностранный легион и марокканские части. Восстание шахтеров потоплено в крови.

1935 год. Летом по инициативе Коммунистической партии Испании создается Народный фронт, в который вошел ряд республиканских партий. Влияние Народного фронта непрерывно растет.

1936 год. На выборах в кортесы, проходивших в феврале, побеждает Народный фронт.

В фашистском подполье, в недрах Военного союза - Организации реакционной военщины, возглавляемой ге-

[26]

нералами Франко, Мола, Фангулом, - готовится мятеж прочив республики и установление фашистской диктатуры. Саботаж, диверсии, провокации были предвестниками готовящегося удара в спину испанского народа.

15 июля генеральный секретарь Коммунистической партии Испании Хосе Диас заявил в постоянной комиссии кортесов: "Вы не можете отрицать, что подготавливаете заговор. Вы ведете приготовления к государственному перевороту. Но берегитесь! Мы начеку и сделаем все, чтобы вы не могли увлечь Испанию на путь террора, голода и позора".

17 июля в испанском Марокко вспыхнул фашистский мятеж. Наемники иностранного легиона в казармах Мелильи выступили против законного республиканского правительства Испании. Их поддержали марокканские войска. Мятежники захватили еще два города - Тетуан И Сеуту.

18 июля радиостанция Сеуты, небольшого городка на севере испанского Марокко, передала в эфир пять слов:

"Над всей Испанией безоблачное небо". Это был сигнал - приказ к началу фашистского мятежа в гарнизонах континентальной Испании. Испанский народ вступил в борьбу с фашизмом...

Рано утром Евгений Степанов поднимался по широкой лестнице одного из старинных зданий, расположенных в центре Москвы.

В кабинете с зашторенными окнами, куда его провел дежурный, стоял приятный запах медового табака. Матовый свет настольной лампы мягко освещал два кресла и ковер на полу.

Навстречу Евгению поднялся коренастый дивизионный комиссар. Черная окладистая борода красиво обрамляла его лицо.

- Садитесь, - обратился он к Степанову. - Меня зовут Виктор Яковлевич.

Грузно ступая по мягкому ковру, Виктор Яковлевич подошел к столу, взял из лежавшей на нем коробки щепоть табаку и набил трубку. Присел рядом с Евгением.

- Вам не предлагаю, - кивнул он на коробку. - Знаю, трубка у летчиков не в почете.

Они виделись впервые. Но, как оказалось, Виктор

[27]

Яковлевич немало знал о командире истребительного звена Евгении Степанове.

- На кузнеца вы не похожи. Я ожидал, что в кабинет войдет этакий здоровяк, а вы фигурой больше на гимнаста смахиваете, - проговорил комиссар.

- Разве по фигуре можно определить профессию человека? - подбодренный дружеским тоном, улыбнулся Евгений.

- Конечно, нет. Но в вашем личном деле есть запись: учился в железнодорожном училище на кузнеца. А вот я до службы в царском флоте ходил несколько лет в подмастерьях у портного. Есть такое местечко в Белоруссии с довольно странным названием - Пропойск. Вот там и орудовал иглой. По виду мне, конечно, полагалось бы молотобойцем быть. - Виктор Яковлевич помолчал. - Теперь о вас. Все четыре рапорта плюс письмо с настойчивыми требованиями послать в Испанию у меня. Не передумали? Ведь это дело добровольное. Прямо скажу - связанное с большим риском.

Волнение, охватившее Евгения в первые минуты, прошло. Он встал и твердо сказал:

- Прошу удовлетворить мою просьбу. Мягким прикосновением руки Виктор Яковлевич усадил летчика обратно.

- В Испании сложная военно-политическая обстановка. Внутри республики не все ладно. Там нелегко, за Пиренеями.

Виктор Яковлевич поднялся с дивана. Остановившись у висевшей на стене карты, подозвал Евгения.

- Видите, какая широкая полоса территории, занятой мятежниками и интервентами, отделяет север Испании от центра страны? Самая узкая часть - между Уэской и Бильбао - составляет на сегодняшний день 240 километров. Северному фронту очень трудно. Республиканские войска, чтобы оттянуть на себя часть сил противника с севера, вторую неделю атакуют Уэску. Впрочем, об этом вы сами в газетах читали. А вот этого вы еще не знаете.

Взяв со стола лист бумаги, Виктор Яковлевич прочитал:

- "Над республиканскими позициями почти постоянно находится около ста германских и итальянских самолетов, бомбардируя беспрерывно окрестности Бильбао. Несмотря на это, республиканские войска отбрасы-

[28]

вают противника, переходя часто врукопашную". Это из сводки о положении на Северном фронте к исходу семнадцатого июня.

Помолчали.

- Разрешат мне уехать в Испанию? - тихо спросил Степанов.

- Ваша просьба удовлетворена!

- Когда выезжать?

- Какой быстрый, - улыбнулся Виктор Яковлевич - Вам придется встретиться с товарищами, у которого получите детальные указания. Не забывайте и о том, правительство Испанской Республики должно дать июне на ваш въезд в страну. На все это необходимо время.

Он разжег потухшую трубку.

- Прошу вас помнить об одном: помогая Испании, Советский Союз выполняет свой интернациональный долг не только перед испанским народом, но и перед трудящимися всего мира. Это нам завещал Ленин. По поведению и боевым делам наших людей испанцы и добровольцы из других стран судят о первой в мире стране социализма. В любой ситуации не забывайте, что вы советский человек!

- Понимаю, товарищ комиссар!

- Испания - страна, народ которой первым принял удар фашистских легионов, - продолжил Виктор Яковлевич. - Сейчас для всех, кто понимает, какую страшную угрозу человечеству несет фашизм, Испания - пароль свободы.

Комиссар прошелся по кабинету.

- Поедете не один. Думаю, когда узнаете, кто ваши попутчики, останетесь довольны. Завтра в девять утра встретитесь с ними у начальника Военно-Воздушных Сил. А пока можете быть свободны.

Евгений поднялся.

- Есть какие-нибудь просьбы? - остановил его Виктор Яковлевич.

- Нет.

- Постойте, у вас ведь мать в Москве?

- Да, я москвич.

- Если мать будет в чем нуждаться, пусть позвонит.

- Он записал на листке номер телефона. - Желаю успеха!

К матери на Брестскую улицу Евгений приехал уже

[29]

вечером. Он не знал, как объяснить ей свой скорый отъезд. Ведь о том, куда он направляется, не должен знать никто. Даже она...

- Я, мама, в Москве ненадолго. Через два-три дня уеду, - сразу выложил он. Елена Петровна вздохнула.

- Вот и Костя так - заехал на часок и укатил на Дальний Восток, только его и видела.

- Что поделаешь, - Евгений обнял мать. - Ведь служба у нас военная. В командировку меня посылаются

- Надолго...

Он пил чай, смотрел на хлопотавшую у стола мать и думал о том, какая нелегкая доля выпала ей.

В 1917 году, после смерти отца, она осталась с пятью ребятишками. Днем работала на производстве, ночью шила. Как ни тяжело было, а детей вырастила и выучила. И вот теперь разлетелись все в разные стороны.

- Мама, - сказал он. - Если писем долго не будет, ты не волнуйся. В тех местах, куда еду, почтовых отделений, возможно, нет. Но вести к тебе приходить будут.

- Писать вы с Костей не мастаки, - с грустью сказала Елена Петровна. - Думаете, пять строчек напишете - и хватит матери?

- Брат хоть женат, ему есть о чем рассказывать. А что я тебе напишу? О полетах? Или как на танцы хожу? Разве тебе интересно?

- Матери все интересно. Помню, как твой отец в солдатах был, так каждую неделю письма присылал. Прав да, писал не он, а писарь их ротный. Но хорошие письма приходили, - улыбнулась воспоминаниям мать.

- И от меня будут хорошие, - пообещал Евгений.

Предстоящая встреча с начальником Военно-Воздушных Сил командармом второго ранга Алкснисом волновала Евгения Степанова. Всего полгода назад, в январе тридцать седьмого года, Степанову и другим летчикам его бригады пришлось держать своего рода экзамен перед командармом.

В тот морозный день на аэродроме под Ленинградом шли полеты. В полдень из-за верхушек мачтовых coceн-

[30]

вырвалась тройка истребителей. С разворота они зашли на посадку.

- Алкснис! - пронеслось по стоянкам. Яков Иванович Алкснис пользовался среди авиаторов большой любовью и непререкаемым авторитетом. Сын латвийского батрака, ставший красным командиром, Алкснис пришел в 1926 году в Военно-Воздушные Силы, не имея летной подготовки. Обладая огромной работоспособностью и настойчивостью, он сумел за короткое время овладеть профессиями штурмана и летчика. И теперь не было в ВВС страны ни одного типа самолета, на котором не умел бы летать командарм.

Узнав, какие задачи стоят перед летным составом, Алкснис сказал командиру бригады Иванову:

- Прекрасно. Пока двигатель не остыл, слетаю и проверю, как стреляют ваши пилоты. Потом на земле вместе подсчитаем пробоины.

В воздух ушли командир отряда Иван Девотченко, Евгений Степанов и самый молодой летчик их эскадрильи Михаил Котыхов. Вместе с ними взлетел и Алкснис. Над полигоном они в порядке очередности атаковали мишень-конyc, которую на буксире тащил бомбардировщик. Результаты стрельб оказались высокие. Все три летчика получили за них благодарность.

"Помнит ли Алкснис наш совместный полет?" - подходя теперь к массивному зданию управления ВВС, думал Степанов.

Углубившийся в свои мысли Евгений вздрогнул, когда вдруг кто-то обхватил его сзади за плечи. "Такие бицепсы могут быть разве у Миши Котыхова или Никиты Сюсюкалова. Но Котыхов только вернулся из отпуска. Зачем ему быть в Москве? Никиту позавчера я видел - он гулял со своими дочерьми в военном городке. Тогда кто?". Евгений с трудом высвободился из цепких объятий и обернулся. На него смотрели добрые глаза Никиты Сюсюкалова. Поодаль, рядом с невысоким плотным Мишей Котыховым, стоял стройный голубоглазый Семен Евтихов. Из-за их спин выглядывало круглое, добродушное лицо Ивана Девотченко. А вон Виктор Кустов, Григорий Попов, Алексей Горохов. Все это были его сослуживцы по бригаде.

- Вы? - только и мог выговорить Степанов.

- Ну як? - довольный произведенным эффектом, улыбнулся Девотченко.

[31]

В просторном, с настежь открытыми окнами кабинете начальника ВВС было прохладно. С улицы доносились отдаленный звон трамваев и прерывистые сигналы автомобилей. Подтянутый, с безупречной военной выправкой, командарм Алкснис широкими шагами направился навстречу вошедшим.

- О, старый знакомый, - произнес он своим xapaктерным выговором, задерживаясь возле Котыхова.

Михаил улыбнулся в ответ на ласковое приветствие, Алкснис неожиданно провел рукой по русой голове юноши. Михаил смутился и покраснел. А Алкснис уже обратился к Ивану Девотченко:

- Это правда, что вас запорожским казаком зовут'

Грузноватый, бритоголовый командир отряда и впрямь смахивал на лихого запорожца.

- Да мало ли что придумать могут, товарищ командарм! Был случай перед Новым годом - в стенгазете меня в папахе и с саблей нарисовали. Но я ведь не казак - добродушно проговорил Девотченко.

- Еще один знакомый, - останавливаясь рядом с Евгением, произнес Алкснис. - Вы что, сговорились в Испанию ехать?

- Здесь только встретились.

- Вот как? - улыбнулся командарм.

Алкснис пригласил всех сесть. Прошелся по кабинету.

Не первый раз беседовал он с летчиками, уезжавшими за Пиренеи. И каждый раз, когда командарм Haпутствовал этих молодых сильных ребят, отправлявшихся встречу смертельной опасности, глубокое волнение охватывало его. Он знал: в Испании немецкие и итальянские интервенты получили немалый опыт ведения воздушных боев, превратив небо и землю этой страны в полигон, они проверяют свою военную технику, отрабатывают тактические и оперативные боевые приемы. Противник силен и коварен. И нелегко придется там на первых порах нашим пилотам...

- Если говорить общие фразы, наша беседа не достигнет цели, - сказал Алкснис. - Все вы, конечно, знаете о недавнем поражении под Гвадалахарой итальянского экспедиционного корпуса. Какую роль в разгроме итальянцев сыграла республиканская авиация, тоже известно Но мало кто знает, что выдвижение крупных сил противника из района Сигуэнсы было своевременно установле-

[32]

но благодаря умелому ведению воздушной разведки. Прошу к карте. '

Взяв измеритель, Алкснис отмерил расстояние между Мадридом и Сигуэнсой.

- Как видите, для моторизованного корпуса, усиленного танками, артиллерией и авиацией, расстояние нe такое уж большое. И фашисты рассчитывали с ходу захватить Мадрид. Что же получилось на деле? Командующий сделал паузу.

- Используя нелетную погоду, - продолжал он, - Противник скрытно перебросил из-под Малаги и сосредоточил в районе Сигуэнсы итальянский экспедиционный корпус. К сожалению, это фашистам удалось. Утром восьмого марта передовые части корпуса атаковали малочисленные республиканские войска, удерживавшие фронт Протяженностью около восьмидесяти километров. Тем Временем главные силы фашистов начали выдвижение по Французскому шоссе и параллельным дорогам.

Алкснис вынул из кармана записную книжку, перелистал страницы. 1

- Командир итальянского корпуса, - продолжал он, - был настолько уверен в успехе, что в своем боевом приказе писал: "Завтра в Гвадалахаре. Послезавтра в Алькала-де-Энарес и через два дня в Мадриде". Темп наступления планировался двадцать пять километров в сутки, не меньше.

Алкснис усмехнулся.

- Как вы знаете, ничего из этого не вышло. В середине дня восьмого марта с аэродрома Сото, - командующий показал на карте точку несколько севернее Мадрида, - в разведывательный полет ушло звено И-15. Между прочим, испанцы называют эти истребители "чатос" - "курносые". Звено вел Георгий Захаров. Вместе с ним в полете находились Владимир Пузейкин и испанец Андрес Лаккалье.

При этих словах летчики переглянулись. Это заметил Алкснис.

- В чем дело, товарищ Девотченко? Почему улыбки?

- Владимир Пузейкин из нашей бригады.

- Прекрасно! А Захаров - один из первых советских добровольцев в Испании. Участвовал в знаменитом бою республиканских истребителей с фашистской авиацией над Мадридом четвертого ноября прошлого года. Лаккалье тоже считался одним из лучших республиканских

[33]

летчиков-истребителей. Ну так вот, погода в тот день по обычным понятиям была нелетная - мокрый снег вперемешку с дождем. Многие аэродромы раскисли. Высота облачности не превышала двухсот метров. В таких условиях они ушли в полет. Когда истребители, миновав линию фронта, развернулись на северо-восток, Пузейкин увидел идущую по Французскому шоссе колонну мотопехоты с танками и артиллерией. Он подал сигнал ведушему. В свою очередь, Лаккалье сигналом предложил Захарову атаковать противника.

Алкснис замолчал. Бросил быстрый взгляд на внимательно слушавших его летчиков и неожиданно обратился к Котыхову:

- Как бы вы поступили на месте ведущего?

Вопрос застал Михаила врасплох.

- Смелее! Вы в полете. Принимайте решение, - подбодрил его Алкснис.

Котыхов неуверенно ответил:

- Можно согласиться с Лаккалье. Противник ведь к переднему краю подходил.

Алкснис сделал протестующий жест.

- А вот Захаров поступил иначе. Он решил, не ввязываясь в бой, продолжить полет и разведать глубин расположения противника. И сделал правильно, - с ударением проговорил командарм. - Когда истребители появились над забитой войсками Сигуэнсой, летчики убедились, что противник не по одной, а по трем дорогам выводит к переднему краю свои главные силы. Тогда Захаре решил не возвращаться на Сото, а сесть на один из ближайших к Мадриду аэродромов и как можно скорее доложить об увиденном. На максимальной скорости он повел звено к Алькала-де-Энарес.

Командарм на карте показал точку, где расположен этот аэродром.

- Результаты разведки Георгий Захаров тут же доложил командиру истребительной авиагруппы Копцу. Копец позвонил находившемуся в штабе Центрального фронта главному советнику командующего республиканской авиацией Якову Смушкевичу. Нужно сказать, что к донесению Захарова командование фронта отнеслось сначала с некоторым недоверием. Откуда, мол, у фашистов в этом районе могли появиться такие крупные силы?

- Неужели не поверили? - не сдержавшись, воскликнул Девотченко.

[34]

- Видимо, так. В воздух было поднято еще одно звено И-15 - Валентина Хомякова - и направлено в район Сигуэнсы. На Алькалу тем временем приехали Смушкевич и его заместитель Пумпур. Они решили сами слетать к Сигуэнсе. Доклад Хомякова, полет Смушкевича и Пумпура убедили командование Центрального фронта в правильности донесения Захарова. К району прорыва фашистских войск были спешно брошены все резервы. Дальнейшее вы знаете - фашисты не прошли. Алкснис помолчал.

- Хочу отметить действия республиканских истребителей. Они первые на бреющем полете атаковали войска противника. По мере улучшения погоды в бой были введены штурмовики и бомбардировщики. Четко спланированные, массированные действия республиканской авиации крепко помогли наземным войскам.

Командующий, положив на стол измеритель, отошел от карты.

- Как видите, настойчивость и решительность командира воздушных разведчиков сыграли здесь едва ли не решающую роль. Пленные и захваченные документы подтвердили, что восьмого марта по Французскому шоссе и другим дорогам двигались четыре дивизии итальянского корпуса: "Литторио", "Черное пламя", "Черные стрелы" и "Божья воля".

Евтихов наклонился к Степанову и шепнул:

- Одни названия чего стоят!

В этот момент дверь отворилась, и в кабинет вошел дежурный по управлению.

- Товарищ командарм, с борта АНТ-25, - протягивая розовый бланк, доложил он.

Движение прошло по рядам летчиков, находившихся в кабинете командарма. Вся страна уже знала, что в эти часы советский самолет АНТ-25, пилотируемый экипажем в составе Чкалова, Байдукова и Белякова, совершает немалый в истории беспосадочный перелет из Москвы в Америку через Северный полюс.

-Отличные вести! - сказал Алкснис. - Послушайте, что докладывает экипаж Чкалова: "10 часов 25 минут. Все в порядке. Высота четыре тысячи метров. Нахожусь приблизительно широта восемьдесят четыре градуса. Сто десять градусов западной долготы.

Москва, Кремль, Сталину.

Полюс позади. Идем над полюсом неприступности.

[35]

Полны желанием выполнить Ваше задание. Экипаж чувствует себя хорошо, Чкалов, Байдуков, Беляков". ?

- Идем над полюсом неприступности, - повторил Алкснис, и в голосе его зазвучала нескрываемая гордость. Он шагнул к карте, на которой красной нитью был протянут маршрут АНТ-25. - Здесь не пролетал еще ни один самолет. Первыми над неизведанным белым пятном прошли наши, советские летчики.

Алкснис отошел от карты, взглянул на часы.

- Ну, что ж, товарищи, вам пора. И меня тоже ждут. Летчики встали. Они понимали: начальнику ВВС сегодня предстоит трудный день. Но Алкснис задержал их движением руки.

- Мне очень хочется напомнить вам перед отъездом еще одну вещь. - Он раскрыл лежавшую на столе книгу. - Это слова Владимира Ильича Ленина, которые а говорил солдатам Варшавского революционного полка отправлявшимся на фронт. Послушайте. "Теперь осуществляется союз революционеров различных наций... Вам выпала великая честь с оружием в руках защищать святые идеи и... на деле осуществлять интернациональное братство народов". До встречи, друзья.

ОБМАНЧИВАЯ ТИШИНА

Весь день на Центральном и Арагонском фронтах стояла удивительная тишина. Казалось, что противоборствующие стороны, затаив дыхание, прислушиваются к последним аккордам битвы за Бильбао. Но тишина эта была обманчива.

В то время как мятежники и интервенты спешили быстро овладеть севером и вновь ринуться на Мадрид, республиканцы накапливали силы и готовили удар на Центральном фронте, в районе Брунете. Этим они рассчитывали отвлечь силы противника от Астурии, помочь Северному фронту.

Два истребителя низко шли над Кастильским плоскогорьем. И-16 летели к Мадриду. Внизу расстилался серый однообразный ландшафт. Только слева поблескивала колея железной дороги Мадрид - Аликанте. Одну из машин вел комбриг Евгений Саввич Птухин, другую - Сер -

[36]

гей Плыгунов. Они возвращались с побережья Средиземного моря, где на тыловых аэродромах готовились к Брунетской операции истребительные эскадрильи советских летчиков-добровольцев.

Птухин был доволен. Побывав в эскадрильях Александра Минаева и Ивана Еременко, основу которых состовляли недавно прибывшие из Советского Союза летчики, он убедился, что времени те даром не теряли. Над аэордромами непрерывно шли учебные воздушные бои.

Перед самым отлетом с аэродрома Лос-Алькасарес Птухни стал свидетелем такого упорного воздушного поединка и невольно залюбовался мастерством высшего пилотажа, которое продемонстрировали "противники".

- Анатолий Серов и Леонид Рыбкин, оба командуют звеньями, - коротко доложил командир эскадрильи Иван Еременко.

В его голосе Птухин уловил довольные нотки. С Сергеем Евгений Саввич был знаком. В начале июня он направил только что прибывшего в Испанию летчика эскадрилью Еременко. А Рыбкина, невысокого, светловолосого крепыша, Птухин видел впервые.

Летчики Еременко Птухину вообще понравились. А вот с боевой работой этой эскадрильи получилась непредвиденная заминка.

После прибытия в Испанию, в начале июня, эскадрилья Еременко на истребителях И-16 несла боевое дежурство над Картахеной, Эльче и Аликанте, прикрывая республиканские боевые корабли и транспорты в Средиземном море. Но командованию республиканской авиации срочно потребовались истребители И-16 для переброски их на север, в Сантандер, где было всего труднее. На помощь северу летели специально отобранные, обстрелянные в боях летчики. Самолеты же пришлось взять у Еременко. Взамен эскадрилья получила истребители И-15 - "чатос". Вот и пришлось летчикам в спешном порядке осваивать новый для них самолет.

Иван Еременко, Леонид Рыбкин, Михаил Якушин, Сергей Шелыганов, Иван Карпов, Михаил Петров быстро овладевали И-15. Для Анатолия Серова это была знакомая машина. В эскадрилью влилось новое пополнение: югослав Божко Петрович, австрийцы Вальтер Короуз и Том Добиаш, испанцы Хозе Редонта и Луис Сардино, американец Альберт Баумлер. Из прежнего состава эскадрильи Птухин временно оставил заместителя комэска

[37]

Виктора Кузнецова и командира звена Владимира Сорокина - летчиков, имевших боевой опыт и хорошо знавших Мадридский участок фронта, где предстояло сражаться эскадрилье.

Сам Евгений Саввич Птухин прибыл в Испанию сравнительно недавно, в мае. Вместе со своим бывшим сослуживцем Сергеем Плыгуновым он ехал через столицу фашистской Германии Берлин. В ожидании отхода парижского экспресса они наблюдали из окна вагона, как в стоящий на соседнем пути поезд с громкими песнями и криками садились молодчики, одетые в форму немецкого "люфтваффе". Неожиданно дверь в купе, где ехали советские летчики, с шумом растворилась.

- Хайль! Документы! - рявкнул офицер-эсэсовец. Птухин не спеша повернулся. Вынув из бокового кармана бумажник, протянул эсэсовцу паспорт. .

- Цель вашей поездки?

- Мы с коллегой едем по торговым делам в Париж, - кивнув на спокойно рассматривавшего газету Плыгунова, ответил Птухин.

На перроне опять раздались пьяные крики. Птухин слышал, как кто-то довольным голосом проговорил в коридоре:

- Наши едут в Испанию добивать красных.

- Из вагона не выходить! - резко проговорил офицер и с силой захлопнул дверь купе.

- Спокойно, Сережа, - мягко сказал Птухин Плыгунову.

Им предстояло еще немало подобных проверок: позади были советско-польская и польско-германская границы, впереди - франко-германская и испано-французская. Чем грозила осечка с документами на территории фашистской Германии, знали оба. Ведь они ехали не под своими именами. Но это был самый быстрый и короткий путь в Испанию. Там их ждали.

На третий день своего пребывания в Испании Птухи ушел в небо войны. В первый боевой вылет его повел командир истребительной авиагруппы Иван Копец, на смену которому прибыл Евгений Саввич.

За те недолгие дни, что они пробыли вместе, Птухив сумел по достоинству оценить замечательные человече ские и боевые качества Конца. Зная, что в ближайшие дни ему предстоит отъезд на Родину, Копец ни на минуту не расставался со своим латаным-перелатаным И-16.

[38]

Удивленный тем, что командир группы летает на такой и изношенной машине, Евгений Саввич спросил его об этом. Тот ответил: "Она счастливая, эта "моска", через все прошла. А потом учти, мы в Испании. Где здесь набрать новых истребителей? Тысячи глаз на тебя смотрят. Лучше новую машину молодому пилоту отдать. Увереннее чувствовать себя будет, больше фашистов наколотит".

Иван Копец прибыл под Мадрид еще осенью тридцать шестого года, начав летать на "гробах" - старых самолетах, сохранившихся в испанской авиации с двадцатых годов. Все горькое и страшное той поры пережил он вместе с испанским народом. Копец был одним из первых Героев Советского Союза, удостоенных этого высокого звания за бои с фашистами над Пиренейским полуостровом. С грустью говорил он Птухину:

- Мне уезжать скоро. А жалко. Не сполна рассчитался я с фашистами за тех, кому уже не доведется вернуться домой. За то, что они с Испанией делают...

- Ты свое отработал, - пытался успокоить его Птухин.

Копец в ответ качал головой:

- Понимаешь, полюбил я испанцев. Остался бы здесь рядовым летчиком.

Вскоре Иван Копец уехал, оставив Птухину свое испанское имя Хозе. Республиканское правительство Испании присвоило Птухину звание генерала.

... Истребители набрали высоту и, срезав Харамский выступ фронта, вышли к реке Мансанарес. Впереди лежал Мадрид. К западу остались занятые фашистами Вильяверде, Карабанчель, парк Каса-дель-Кампо, разрушенный Университетский городок. Обогнув Мадрид с севера, И-16 подошли к аэродрому Алькала-де-Энарес.

Подруливая к ангару, Птухин увидел несколько легковых машин и среди летчиков высокую, чуть сутуловатую фигуру командующего военно-воздушными силами республиканской Испании подполковника Игнасио ильго де Сиснероса.

Как и все, Птухин знал необычную историю этого человека. Выходец из знатной, аристократической семьи, внук вице-короля Аргентины, офицер королевской армии, Сиснейрос стал одним из первых летчиков в Испании. Перед ним открывалась блестящая карьера. Но в тяжелые, полные драматизма дни июля 1936 года Игнасио Сиснерос стал на сторону народа. Он нашел в себе силы пор-

[39]

вать с той средой, где родился и вырос. После гибели командовавшего республиканской авиацией Нуньеса де Прадо, зверски замученного фашистами в Сарагосе, Сиснерос был назначен на его место. Осенью тридцать шестого года, когда фашисты стояли у стен Мадрида, Сиснерос вступил в ряды Коммунистической партии Испании, а затем стал членом ее Центрального комитета.

Едва Евгений Саввич вышел из кабины истребителе и расстегнул лямки парашюта, как обычно спокойный сдержанный Сиснерос быстро и взволнованно заговорил. Птухин развел руками - он не понимал по-испански. Подошла переводчица и стала переводить, с трудом поспевая за Сиснеросом:

- Мой генерал, я вас поздравляю. Сеньоры Чкалов, Байдуков и Беляков благополучно совершили посадку в Ванкувере. Америка должна быть счастлива, что увидит советских героев.

Сиснерос попросил перевести текст телеграммы, которую он посылает командарму Алкснису: "От имени подчиненных мне частей и от моего собственного горячо поздравляю вас с блестящим воздушным рейдом, толы что совершенным летчиками Чкаловым, Байдуковым, Бляковым. Я прошу передать им поздравления от республиканской авиации, которая борется в Испании за свободу и с волнением следит за все большими и большими достижениями героических товарищей в СССР". ;

Как только переводчица закончила читать, Птухина окружили испанские летчики. Евгений Саввич только и мог разобрать: камарада Чкалов, камарада Байдуков, камарада Беляков...

Когда улеглось волнение, Сиснерос отвел Птухина в сторону.

- Мой генерал! Хочу вам сообщить, что наши летчики, окончившие летную школу в Советском Союзе, при были в Испанию. После кратковременного отпуска они начинают съезжаться в Эль-Кармоли. Их нужно вводить в строй. Напоминаю: вы обещали дать хорошего инструктора.

Птухин согласно кивнул головой. Этот вопрос уже был им решен в Лос-Алькасаресе с Плыгуновым. Сначала Сергей не хотел уходить с боевой работы на тыловой аэродром. Но Птухин сумел убедить его, что подготовка молодых испанских летчиков, из которых будут сформированы республиканские эскадрильи, дело крайне важно

[40]

и ответственное. Выбор Плыгунова для этой трудной работы был не случаен. Когда в начале тридцатых годов Птухин командовал авиабригадой, Сергей Плыгунов был там инспектором по технике пилотирования. Он свободно пилотировал самолеты самых разных типов и назначений, много прыгал с парашютом.

Сейчас на Алькале Птухин и представил Сергея Сиснеросу. Невдалеке от ангара они втроем обсуждали предстоящую работу Плыгунова в Эль-Кармоли.

- Внимание! - громко крикнул вдруг один из офицеров, сопровождавших Сиснероса.

На фоне освещенных солнцем гор к аэродрому, сильно дымя мотором, приближался Р-зет. Сразу было видно, что с самолетом что-то неладно. На развороте он резко скользнул вниз. Выровнялся. Раскачиваясь в стороны, стал круто снижаться. Казалось, катастрофа неминуема. Но в последний момент нос Р-зета как бы нехотя задрался вверх. Самолет с треском ударился о землю. Пробежав с десяток метров машина развернулась и, накренившись, остановилась.

Взвыв сиренами, к самолету рванулись санитарная и пожарная машины. Вслед за ними бросились летчики.

Вот что они увидели. Обхватив руками пулемет, накрай левого борта кабины навалился мертвый стрелок-бомбардир. В передней кабине, прижавшись лицом к приборной доске, неподвижно сидел летчик.

Подъехавший раньше всех на санитарной машине Кутюрье, стоя на крыле самолета, быстро расстегивал привязные ремни.

- Шмидт! Шмидт! - повторял он. Пилот медленно открыл глаза.

- Кутюрье, - с трудом произнес он. - Кутюрье! Колонна танков из Саламанки... Идут на север... Орудия... пехота... машины. Много машин. - Глаза летчика широко раскрылись. - Над Сеговией сильный огонь... зенитки... Сбили два "фиата"... Их было пять. Хуан...

Он сделал попытку повернуться к кабине стрелка-бомбардира, но силы оставили его. Голова летчика дернулась и медленно склонилась к плечу.

- А стрелок совсем еще мальчик, - сняв фуражку, тихо проговорил Сиснерос.

Над Алькалой по-прежнему стояла неподвижная тишина.

[41]

Вечером в номер мадридской гостиницы "Гайлорд", где жило большинство военных советников, к генералу Хозе зашел Кутюрье. Он положил на стол удостоверение на имя Курта Шмидта и любительскую фотографию, на которой был снят экипаж Р-зета.

- Стрелка звали Хуан Гонсалес. Ему еще семнадцати не было.

Птухин молча рассматривал фотографию. Потом встал, выключил свет и поднял маскировочную штору. В западной части Мадрида, у моста Фернандес и парка Каса-дель-Кампо, слышалась ружейно-пулеметная перестрелка. В фиолетовом небе, выхватывая из темноты контуры домов, вспыхивали ракеты.

- Тихо, - со вздохом проговорил Птухин. - Сейчас они все на север бросили. Спешат. Радио Бургоса передавало, что взятие Сантандера и Хихона - вопрос двух трех недель. Затем удар по Мадриду.

Евгений Саввич положил руку на плечо Кутюрье и сказал: ;

- Ты, Олег Владимирович, хорошо знал экипаж Р-зета?

- Пять месяцев, что называется, крыло к крылу летали. Ведь я в эскадрилье капитана Мигеля Алонсо советником был.

...Немец Курт Шмидт, в прошлом офицер кайзеровской армии, участвовал в восстании гамбургского пролетариата 23 - 25 октября 1923 года, которым руководил Эрнст Тельман. Шмидт был беспартийный, но с глубокой симпатией относился к коммунистам. Восстание было подавлено. Шмидта арестовали и приговорили к восьми годам тюрьмы. От более тяжелого наказания его спасли боевые награды.

Выйдя в 1931 году на свободу, летчик не нашел y себя на родине работы и уехал в Латинскую Америку. По найму летал пилотом в одной фирме. После прихода Гитлера к власти Шмидт перестал мечтать о возвращении в Германию.

Когда в Испании вспыхнул фашистский мятеж, Курт, расторгнув контракт с фирмой, приехал на Пиренейский полуостров - помогать испанскому народу защищать республику. В то время у республики было очень мало самолетов. Шмидту пришлось сначала работать механиком. Он обслуживал старые "ньюпоры", "фарманы", "потезы", состоявшие на вооружении республиканской авиацииi. После сформирования эскадрильи Р-зетов Шмидт стал в ней командиром звена.

Курту было за сорок, но семьи он не имел. Почти пять лет прожив в Латинской Америке, он хорошо говорил по-испански.

Случай свел его с шестнадцатилетним испанским мильчиком Хуаном, родители которого погибли при налете фашистской авиации на Аранхуэс. Курт помог Хуану похоронить мать и отца. А мальчика, оставшегося без семьи и крова, забрал к себе.

Хуан привязался к молчаливому, суровому немцу. Ежедневно провожал он Шмидта на аэродром и терпеливо ожидал его возвращения из боя. В эскадрилье привыкли к Хуану. В свободное время Курт объяснял ему устройство самолета, а летавший в экипаже Шмидта стрелок-бомбардир Висенте научил мальчика разбирать, чистить и собирать турельный пулемет.

6 февраля 1937 года мятежники и интервенты начали снос третье наступление на Мадрид, вошедшее в историю как сражение на реке Харама. Эскадрилья Р-зетов, которой командовал капитан Алонсо, наносила удары пи противнику, подходившему к переправам через Хараму.

В одном из боев стрелок Шмидта Висенте был тяжело ранен, его увезли в госпиталь. Заменить стрелка-бомбардира было некем. Р-зет быстро подготовили к вылету, И Шмидт решил лететь один. Он не заметил, как во вторую кабину проскользнул Хуан. Не увидел его и механик, вытаскивавший из-под колес тормозные колодки. Самолет ушел в воздух.

Эскадрилья появилась над горой Эль-Пингаррон в момент, когда на нее ворвались итальянские танки и цепи марокканцев. Республиканская пехота с трудом сдерживала противника. Сбросив бомбы, Р-зеты снизились до бреющего полета и открыли по фашистам пулеметный огонь. И тут Шмидт услышал за своей спиной перестук пулемета. Он обернулся и увидел кудрявый затылок Хуана. Перегнувшись через правый борт кабины, испанец поливал фашистов огнем.

Р-зет произвел еще несколько атак. И все это время Курт слышал за своей спиной скороговорку турельного пулемета.

На подходе к аэродрому Шмидт еще раз обернулся. Обмотав голову шарфом, Хуан, как и положено стрелку-

[43]

бомбардиру, сидел лицом к хвосту Р-зета. Ствол пулемета был направлен в зенит, прикрывая заднюю полусферу.

Едва самолет сел, летчики эскадрильи окружили его.

Подхватив на руки дрожавшего от холода и возбуждения Хуана, они с громкими криками начали подбрасывать мальчика вверх.

Один только Курт не разделял всеобщего восхищения. Когда восторги немного улеглись, он строго спросил Хуана:

- Кто тебе разрешил садиться в кабину боевого самолета? Неужели жить надоело?

Потупив голову, Хуан молчал.

- Ты что, в полете язык откусил?

- А вам жизнь не надоела? Почему вы без стрелка хотели лететь? - дрогнувшим голосом произнес Хуан.

- Война не детская забава, - нахмурился Курт. У испанца от обиды выступили слезы на глазах.

- Я не ребенок. Мне камарада Кутюрье рассказывал, что во время гражданской войны в России у них в полку воевали два разведчика - так им было по четырнадцати лет, а мне уже шестнадцать. - И, видя, что Шмидт по-прежнему угрюмо молчит, он добавил совсем тихо: - Я не хотел, чтобы вас фашисты убили. Поэтому и сел на место Висенте. Разве я не умею стрелять, командир? - впервые так обратился к Шмидту Хуан.

- Возьми его к себе стрелком, - вступил в разговор стоявший рядом командир эскадрильи капитан Алонсо. - Он храбрый мальчик. А что молод еще - это не страшно. Подрастет.

Так Хуан стал полноправным членом экипажа Р-зета. Немолодой, немногословный, много повидавший в своей жизни Курт держался со своим юным стрелком, как со взрослым, во всем равным ему человеком. Однажды в бою немецкие истребители сбили Р-зет из звена, которым командовал Шмидт. Самолет взорвался в воздухе, экипаж погиб. Когда Курт и Хуан вернулись на свой аэродром, испанец, потрясенный гибелью товарищей, и присущей ему прямотой и непосредственностью спросила Курта:

- Скажи, командир, когда ты видишь, как твои соотечественники жгут наши города и деревни, тебе не бывает стыдно, что ты немец?

Шмидт не обиделся.

[44]

- Стыдно, Хуан! Стыдно за тех немцев, кто летает и вашем небе на "юнкерсах" и "хейнкелях". Стыдно за тex, кто убивает ни в чем не повинных испанских детей и женщин. За таких немцев мне очень стыдно. Но ведь есть и другие немцы! И ты это прекрасно знаешь, мой мальчик. Хотя бы эти несколько тысяч, которые на вашей земле сражаются против фашизма. А разве можно тебя и твоих товарищей - испанцев поставить рядом с испанскими фашистами, льющими кровь своего народа?

Почти пять месяцев летали вместе, сражаясь за свободу Испании, немец Курт Шмидт и испанец Хуан Гонсалес. 20 июня 1937 года они ушли в свой последний боевой вылет...

Их похоронили в одной могиле на родине Хуана в Аранхуэсе. Вместо памятника на могильном холме установили пропеллер, на котором выбили их имена.

"ЧАТОС" ИДУТ В АТАКУ

В полдень 30 июня эскадрилья капитана Еременко прошла к Сото - аэродрому северо-восточнее Мадрида.

Вонзив в небо снежные вершины, на горизонте тем-игл и горы Сьерра-де-Гвадаррама. Окруженный деревьями, внизу лежал аэродром. С двухкилометровой высоты он казался совсем крошечным. Неужели придется садится на такой пятачок?

Но вот на земле закучерявился дымовой посадочный сигнал. Сомнений нет - эскадрилья над точкой.

Самолеты пошли на снижение. Одно за другим сели звенья Анатолия Серова, Леонида Рыбкина и Владимира Сорокина. Последним приземлились комэск Иван Еременко и Михаил Петров, прикрывавшие посадку эскадрильи.

- Самолеты замаскировать. Заправить горючим. Быть готовыми к вылету, - коротко распорядился Еременко, направляясь на командный пункт...

Аэродром Сото в недавнем прошлом был частным ипподромом, владелец которого, богатый испанский гранд, сбежал к мятежникам.

Летчики поселились в уютном старинном доме, стоявшим посреди запущенного парка. Аэродром не только

[45]

сверху казался крошечным, он действительно был невелик. Но его малые размеры компенсировались отличной маскировкой. Истребители, укрытые под густыми деревьями, были совершенно незаметны даже вблизи. Это было очень важно: совсем близко, за горами Сьерра-де-Гвадаррама, находились фашистские аэродромы Сеговии и Авилы... :

К исходу дня на Сото приехал комиссар советских летчиков-добровольцев Филипп Александрович Агальцов. Комиссару хотелось познакомиться с летчиками, которых с завтрашнего утра командование республиканской авиации решило ввести в бой в районе Мадрида. Ведь многие из них впервые встретятся с хитрым и опытным противником.

Комиссар знал, что предусмотрительный Птухин поставил первой задачей эскадрилье разведку района Толедо. "Пойдут всем составом. В случае встречи с противником легче будет".

Летчиков во главе с командиром Агальцов застал на стоянках, около истребителей, где кипела работа по подготовке к завтрашнему вылету. Вместе с Еременко и интендантом эскадрильи, полным, говорливым майором Альфонсо, Агальцов зашел в дом, где предстояло жить пилотам.

За ужином, когда все собрались в столовой, комиссар завел разговор о том, что не могло не волновать летчиков.

- Многие из вас завтра впервые пойдут в боевой вылет. Мне хотелось бы знать, как вы думаете: от чего в первую очередь зависит успех в воздушном бою?

Еременко напряженно ожидал, что ответят комиссару его летчики.

Несколько секунд все молчали.

- Ну, может быть, ты, Анатолий, скажешь, - обратился комэск к Серову.

- Полагаю, что успех в бою в первую очередь зависит от подготовки и мужества летчика. Конечно, и от того, на какой машине он ведет бой, - ответил Серов.

- Постой, но ведь в небе ты не один. Рядом с тобой будет сражаться вся эскадрилья. Противника тоже ее счета сбрасывать нельзя.

- Мне думается, что многое будет зависеть от взаимопонимания и взаимодействия, в бою, - добавил Якушин.

[46]

- И наверно, еще от личной инициативы каждого. - вставил Рыбкин.

- Очень хорошо, - поддержал Агальцов. - Я бы подчеркнул еще один важный фактор - глубокое сознание того, за что вы здесь сражаетесь. Ведь каждый сбитый нами самолет, каждый пригвожденный к земле враг - но не только ваш личный боевой счет. Это в первую очередь удар по фашизму... Эскадрилья ваша интернациональная, - продолжал он. - Смотрите, среди вас и испанцы, и русские, и украинцы, югослав, австрийцы, американец. Прямо не эскадрилья, а символ братства всех народов, - с улыбкой закончил комиссар.

Все сразу задвигались, заговорили. Молчал только американец, высокий рыжеволосый Альберт Баумлер. Он плохо понимал по-русски; поэтому он только одобрительно кивал головой, когда техник Александр Рыцарев, который уже почти год находился в Испании, переводил ему на испанский то, что говорили летчики и комиссар.

- Ну а вы, Баумлер, что об этом думаете? Ведь вы уже давно воюете с фашистами, - желая вовлечь американца в разговор, обратился к нему Агальцов. - В этой эскадрилье вы ветеран.

- Да, я тут с января. Меняется состав, а я остаюсь и остаюсь. Русские летчики - надежные партнеры в воздушном бою, в этом я не раз убеждался. В беде никогда не оставят. И потом, ваши ребята бескорыстны. Не спорят, кто сбил фашиста. Ведь нам, американцам, платят за вылеты и за сбитые. Как видите, к сожалению, я еще живу в капиталистическом мире, - Баумлер невесело улыбнулся.

- А как вы попали в Испанию? - заинтересовался Агпльцов.

- Это длинная история, коронель {13},

- А все-таки?

Баумлер взял из коробки у рядом сидевшего Серова папирocy, помял ее в руках. Все замолчали, приготовившись, слушать. Мешая русские и испанские слова, то и дел прибегая к помощи Рыцарева, американец стал рассказывать:

- Нас было десять. Из Сан-Франциско мы отправились, в Европу, потому что знали: в Испании нужны лет-

[47]

чики. Честно сказать, нам было все равно, на какой стороне летать. Решили так: где больше заплатят, там и будем работать. Баумлер опять усмехнулся:

- Вы возмущены? Я понимаю вас, камарадас. Вернее, понял позже, когда узнал Испанию, ее народ. Встретился с теми, кто пришел защищать испанцев от фашизма. А тогда я еще ничего не понимал. Так вот, приехали мы в Париж. Стали искать, где завербоваться. Так прошло три дня. На четвертый мы с Ричардом, моим другом, решили побродить по городу. Вечером вернулись в гостиницу, и тут портье с улыбкой сообщает: "Ваши приятели уехали". - "Куда?" - удивились мы. Портье развел руками: "Вот письмо". Оказалось, пока мы с Ричардом любовались Парижем, наших парней разыскал вербовщик от Франко. Они здесь же в гостинице подписали контракт и прямым путем улетели из Парижа в Бургос.

- А вас, значит, бросили?

- Как видите. Говорили, что фашистская печать шумно рекламировала их приезд.

- Ну, а вы с Ричардом?

- Мы? - переспросил Баумлер. - Мы, как видите, здесь. На стороне республики. Теперь, конечно, я по-другому на все смотрю и рассуждаю, не так, как полгода назад. За это время я хорошо понял, что такое фашизм и что он несет людям. К сожалению, у нас в Америке далеко не все разбираются в этом.

- Значит, встречаетесь в воздухе со своими земляками и стреляете друг в друга? - удивленно поднял брови Рыбкин.

Баумлер молчал и хмурился. Потом заговорил опять,

- Нас нужно понять, Бланке {14}. Ты ведь не знаешь дома я работал летчиком-испытателем. Что это была за работа? Заключил с фирмой договор, провел полный цикл испытаний самолета, и больше не нужен. Снова ищи заработок. И это не все. Если испытания прошли благополучно - получи деньги. Ну а вдруг несчастье? Ведь у меня жена, двое детей, мать. Никто о них не позаботится. В договоре так и говорится: фирма никакой ответственности за последствия испытаний не несет. У нас все решают деньги. А заработать их очень трудно...

[48]

- Скажи, Альберт, как же ты попал в эту эскадрилью? - полюбопытствовал Серов. Американец улыбнулся:

- Видишь ли, Анатолий, когда мы с Ричардом прибыли под Мадрид, нас спросили, на чем мы хотим летать. Мне очень понравился "чато", а Ричарду - "моска". Тут мы и расстались. Меня направили к Пабло Паланкару. Он сказал: "Сейчас посмотрим, на что ты способен". Над Алькалой, почти над самой землей, я выполнил на "чато" пилотаж. Тогда Пабло пожал мне руку. А я, можете мне не поверить, поцеловал "чато". Так и остался в этой эскадрилье.

Агальцов поднялся.

- Ну что ж, я рад, что вы, Баумлер, многое поняли здесь, в Испании. Желаю удачных полетов и благополучного возвращения к семье.

- Благодарю, коронель, - пожимая руку комиссару, произнес американец.

Агальцов стал прощаться.

- Мне еще на Барахас добраться нужно: утром буду эскадрилью Минаева в бой провожать. Желаю удачи!

Завтракали рано. По столовой, подтянутый и надушенный, расхаживал майор Альфонсо.

- Камарадас! - восклицал он, подходя к каждому столу. - Кушайте, сколько вам угодно. Каманданте {15} Альфонсо знает, как надо кормить русое пилотос.

- Но здесь не одни "русое пилотос", - напомнил Рыцарев.

- Какая разница? - удивился Альфонсо. - Все должны есть, как русо пилото Анатолио, - похлопал он по плечу не страдавшего отсутствием аппетита Серова. - Мне коронель Мартин{16}, уезжая, приказал записывать всех, кто будет плохо есть перед вылетом, - и Альфонсо потряс в воздухе записной книжкой.

Летчики засмеялись. Кое-кто из них и вправду мог "попасть на карандаш" - не все из новоприбывших сразу привыкли к своеобразной испанской кухне....

В утреннем небе таяла розовая дымка. От гула прогреваемых двигателей дрожал воздух.

[49]

Невдалеке от стоянки, заложив руки за спину, медленно прохаживался Иван Еременко. Многое волновало командира эскадрильи в это утро. Ему сегодня предстояло не только самому подняться в небо войны, но и повести за собой людей. Как сложится этот первый вылет? Опытный летчик-истребитель, он хорошо понимал значение первого боя...

- По самолетам!

Взревели моторы. Простучали короткие очереди бортовых пулеметов - летчики пробовали оружие. Ракета. На взлет пошло ведущее звено. Вместе с Еременко в воздух ушли Виктор Кузнецов и Леонид Рыбкин. За ними поднялись остальные. На круге "чатос" звеньями подстроились к командиру. Набирая высоту, эскадрилья легла на курс к Толедо...

На подходе к Барахасу Еременко заметил едва различимые на сером фоне земли взлетающие с аэродрома И-16. "Саша Минаев своих к Мадриду повел", - догадался комэск.

Пройдя над железной дорогой Мадрид - Гвадалахара, летчики увидели курившийся дымами разрывов передний край. Это был северный фас Харамского выступа фронта. Справа угадывался Хетафе - фашистский аэродром, наиболее близко расположенный к линии боевого соприкосновения.

Еременко несколько раз качнул истребитель. Внимание!

Эскадрилья пересекла линию фронта. Под ними была территория, занятая мятежниками. "Чатос" летели над местами, где в октябре - ноябре тридцать шестого года шли упорные бои с фашистскими легионами, рвавшимися к Мадриду.

Вдруг перед машиной Еременко вспучились черные, с яркими всплесками, разрывы. Самолет швырнуло в сторону. Резко повернув вправо, пропали из виду Серов и его ведомые. Вверх рванулись Рыбкин и звено Сорокина. Только Виктор Кузнецов держался рядом с командиром.

Впереди, на высоком обрывистом холме, показался Толедо.

Над узкой лентой реки Тахо, опоясывавшей Толедо, разбросанные зенитным огнем "чатос" вновь подстроились к самолету командира эскадрильи. Маневрируя среди разрывов, они пронеслись над оружейным заводом, мрачным зданием тюрьмы и церковью Сан-Томе.

[50]

Зенитки продолжали неистовствовать. Но летчики, повторяя маневры командира, выдерживали строй.

Обогнув Толедо с севера, эскадрилья прошла над аэродромом. Затем Еременко развернулся и лег на обратный курс. Вскоре стала довольно отчетливо видна линия фронта.

И тут Леонид Рыбкин, стремясь привлечь внимание командира, качнул несколько раз истребитель. В слепящих лучах солнца навстречу эскадрилье летела группа "фиатов".

Еременко быстро перестроил эскадрилью. Едва "чатос" закончили маневр, как на них бросились фашистские истребители. В воздухе образовался клубок. Затем он распался на вертикальное колесо и горизонтальный круг.

После первой атаки Еременко и Кузнецов вывалились из огненного клубка. И тут же на них бросились два выкрашенных под цвет ящерицы "фиата". Оба И-15 легли в глубокий вираж. Еременко и Кузнецов одновременно нажали гашетки. Один из "фиатов", задымив, вошел в крутую спираль и после нескольких витков сорвался в штопор. В этот момент в багровом облаке разрыва исчез следующий "фиат". Не успела удариться о землю вторая фашистская машина, как вслед за ней огненным метеором понеслась вниз третья.

Бой оттянулся к линии фронта. Еременко успел заметить, как еще один "фиат", напоровшись на огненное препятствие, вспыхнул и камнем пошел к скалам. "Кажется, Миша Якушин сбил фашиста", - довольно подумал комэск. Через несколько минут еще два пылающих вражеских самолета упали за линией обороны республиканских войск.

Фашисты начали выходить из боя. Они пикировали почти до самой земли и уходили на запад.

"Пора и нам домой". Еременко, Кузнецов и пристроившийся к ним Шелыганов набрали высоту; постепенно подошли остальные. Несколько раз командир эскадрильи пересчитал самолеты. В строю летели все "чатос", час назад поднявшиеся вместе с ним с Сото.

К аэродрому эскадрилья подошла плотным строем. На земле никто и не подозревал, что только что она вела тяжелый бой.

Заруливая истребитель на стоянку, Еременко видел, кик к нему бегут приземлившиеся летчики. "Довольны

[51]

ребята, - улыбнулся комэск. - Первый бой, горящие фашисты. А наши все целы".

Окружив своего командира, они молча стояли и ждали, что скажет он. Каждый из них полагал, что Еременко должен был непременно видеть его в бою. Им было и невдомек, что командир вместе со всеми только что держал труднейший в своей жизни экзамен.

- Кто сбил? - спросил Еременко. Летчики переглядывались и молчали. Губы командира эскадрильи дрогнули в едва заметной усмешке.

- Так что ж, выходит, фашисты сами себя поджигали? Ты как думаешь, Миша? - обратился он к Якушину.

Тот недоуменно пожал плечами:

- Не знаю. Я, например, не могу утверждать, что свалил фашиста. Хотя патронов в лентах осталось немного. - Понятно. Что же мне в донесении писать?

- Горели ведь "фиаты"? - густым басом проговорил Серов. - Горели. Ну а кто их сшибал? - Анатолий развел руками.

- Ладно, так и доложу: горели, а отчего и от кого - неизвестно, - подытожил Еременко.

В тот час, когда эскадрилья Еременко совершила посадку на Сото, на другом краю Испании с аэродрома Альберисия в воздух ушли "чатос" капитана Бакедано. Альберисию с рассвета и до темноты бомбила фашистская авиация. Франко, несколько раз приезжавший на Северный фронт, торопил командование своей ударной группировки - ему грезился захват Астурии.

Бывали дни, когда измотанные непрерывными боями летчики совершали до десяти боевых вылетов. Противник, имея огромное численное преимущество, совсем обнаглел. Неожиданное появление на севере эскадрильи советских летчиков-добровольцев несколько поубавило пыл у фашистов. Пришлось им прикрывать свои бомбардировщики сильными эскортами истребителей, j

Эскадрилья Бакедано вместе с И-16 Валентина Ухова защищала с воздуха важнейший порт и узел сопротивления республиканцев Сантандер. Но если И-16 на первых порах выполняли чисто истребительские задачи, то "чатос" использовались командованием как многоце-

[52]

левые самолеты. К их крыльям были приделаны бомбодержатели. Нагрузившись мелкими бомбами, они с бреющего полета штурмовали колонны противника. А после штурмовки уже как истребители вели воздушные ьои. Эти вылеты чередовались с разведкой противника над Бискайским заливом и Кантабрийскими горами.

Начав испытывать на Северном фронте новейший Ме-109, фашисты надеялись, что их скоростной, хорошо вооруженный истребитель будет безнаказанно расправляться с республиканскими самолетами. Однако республиканские летчики, используя отличные маневренные качества своих машин и их сильное пулеметное вооружение, решительно противостояли "мессершмиттам".

Еще 15 мая 1937 года в упорном воздушном бою на подходе к Бильбао Леопольд Моркиляс сбил первого "мсссершмитта". Немецкий пилот лейтенант Виндель покинул горящую машину и спустился на парашюте. Его доставили в штаб. В кармане комбинезона Винделя оказался личный дневник, одна из записей которого гласила: "Герника. 26 апреля. Нам приказано расстреливать все, что мы видим и что двигается..."

Тогда, в апреле, "мессершмиттов" еще не было в небе Испании. Виндель на Гернику летал на Хе-51. А новый истребитель ему дали как отличившемуся в разрушении древнего испанского города. Бывший студент гамбургского технического училища стал соучастником невиданного в истории цивилизации преступления.

Герника...

26 апреля 1937 года над небольшим городком, расположенным восточнее, Бильбао, появились "юнкерсы". Армада "хейнкелей" и "фиатов" прикрывала бомбардировщики. В районе Герники республиканской зенитной артиллерии не было. В то время у республиканцев на всем Северном фронте насчитывалось не более десятка истребителей. Фашисты это знали.

На маленький, тихий городок, являющийся древней святыней и символом национальных свобод Басконии, посыпались бомбы. Пламя, дым, обломки... Те, кто бомбили Гернику, знали, что никаких военных объектов и к в городе нет. Но бомбардировщики делали все новые и новые заходы на беззащитный город.

Горели земля и камни, рушились здания. Жители Герники бросились в сады и поля, окружающие город,

[53]

пытаясь там спастись от бомб. Тогда "хейнкели" и "фиаты" с бреющего полета начали расстреливать людей.

В этом аду жители Герники гибли не только от осколков и пуль. Видя смерть своих близких, люди сходили с ума. Так продолжалось три часа. Герника была сметена с лица земли. Только обуглившиеся, дымящие развалины да трупы являлись молчаливыми свидетелями совер-i

шейного преступления... Участь Герники разделили Дуранго, Бильбао и ряд других городов. В небе Испании фашизм вел тотальную воздушную войну...

В этот день, 30.июня 1937 года, фашисты бросили более ста самолетов на Сантандер. Воздушные пираты шли к городу с разных сторон. Враг знал, как мало истребителей у республиканцев, и, чтобы распылить эти и так небольшие силы, использовал свой излюбленный прием "звездного" налета.

Взлетевшая с аэродрома Альберисия эскадрилья И-16 под командованием Ухова атаковала "юнкерсов" и "савойи" над Кантабрийскими горами. Комэск Бакеданр повел свою эскадрилью навстречу летающим лодкам "дорнье".

В двадцати пяти километрах от Сантандера, над заливом, "чатос" встретили сорок фашистских машин. Голубовато-серые, похожие на хищных птиц "дорнье" открыли огонь из бортовых пулеметов. На "чатос" устремились истребители прикрытия.

Девять против сорока.

- Атака! - подал сигнал Бакедано.

Суровая обстановка воздушной войны в небе Испании выработала у республиканских пилотов это правило: противника не считают - его атакуют!

Расшвыряв заслон из Хе-51, "чатос" устремились к летающим лодкам. Но путь им преградили спикировавшие с высоты "мессершмитты".

Бакедано, Моркиляс и Магринья, оказавшиеся прямо перед фашистами, положили свои истребители в вираж. Из просвета между облаками выскользнула пара "охотников". Пунктиры пулеметных трасс в упор вошли "чато" Бакедано.

Комэск был ранен. Над его истребителем взвился огненный султан - пули угодили в бензобак. К горящему самолету бросилась еще несколько "хейнкелей" и "мессершмиттов". Бакедано удалось выйти из-под удара. Его машина оказалась на встречно-пересекающемся курсе с "дорнье". Не целясь, видя перед собой только крестастую машину, капитан надавил гашетки. От летающей лодки полетели куски обшивки. А Бакедано, чувствуя, что это его последние очереди, продолжал огонь.

У летчиков республиканской авиации существовал неписаный закон: "Пока машина держится в воздухе - дерись". И Бакедано дрался.

Фашисты не хотели упустить свою жертву. Их истребители вновь атаковали комэска. Рафаэлю Магринье удалось сбить один из "хейнкелей". Моркиляс не подпускал фашистов к горящему И-15 снизу. На помощь им пришли Фео и Сан Хосе. Вокруг машины комэска образовалась карусель. Бакедано стал доворачивать в сторону берега.

В этот момент у его истребителя были перебиты тяги управления двигателем. На капитане вспыхнула одежда. Собрав последние силы, он решил покинуть снижавшийся к воде "чато". Бакедано расстегнул привязные ремни, с трудом оторвался от сиденья и грудью лег на борт кабины. Дальше сил у него не хватило. Неуправляемый истребитель медленно накренился на крыло. Капитан вывалился из самолета.

В расплывающемся перед глазами Бакедано тумане закрутились небо, свинцовые волны залива, носившиеся и небе свои и фашистские истребители. С трудом он дотянулся до вытяжного кольца и раскрыл парашют...

Бакедано потерял сознание. Он не видел, как по нему продолжали стрелять фашистские пилоты, как их отгоняли огнем его боевые друзья. Не видел капитан и того, как к месту его приводнения, отстреливаясь от "мессеров" из своего единственного пулемета, устремился сторожевой катер. На полном ходу моряки выхватили Бакедано из воды.

Взбешенные фашистские летчики не оставили в покое сторожевик. Ливень огня обрушился на его палубу, где лежал истекающий кровью летчик. Были ранены два матроса и пулеметчик. Бакедано получил еще несколько ранений. На сторожевике возник пожар.

Оказались подбитыми истребители Фео и Сан Хосе. Они вышли из боя. "Мессеры", "хейнкели" и два И-15 - 'Моркиляса и Магриньи - стреляя, носились над самыми волнами.

[55]

На полном ходу катер вошел в бухту Сантандера. Объятое пламенем судно с поднятым на мачте международным сигналом "Мне нужна помощь" шло мимо стоящих на рейде английских, французских и голландских военных кораблей, осуществлявших "контроль" на море. Но ни один из них на помощь не пришел.

Над Сантандером и портом продолжался воздушный бой. Подойдя к объятому огнем причалу, моряки под осколками рвущихся бомб покинули полусгоревшее судно и перенесли летчика и своих товарищей в подвал портового склада... i

Моркиляс и Магринья с почти сухими баками возвратились на Альберисию. На стоянке их ожидала переводчица Ляля Константиновская.

- Что с Бакедано? Где он? Моркиляс отрешенно махнул рукой.

К Ляле подошел Сан Хосе.

- Сеньорита! Они в капитана так стреляли, так стреляли, что будь он из металла...

Взгляд Константиновской встретился с темными, широко открытыми глазами Магриньи. .

- Рафаэль! Это правда?

Рафаэль молчал. Бакедано, Бакедано, добрый молчаливый Бакедано...

Только вчера, вернувшись из боя, он ласково сказал Ляле: "Буду свободнее - вырежу тебе из бука попелье. Этот матросик у нас в Испании вроде вашего русского петрушки. В молодости я хорошо вырезал. А теперь все некогда". И вот не стало Бакедано....