АВИАБИБЛИОТЕКА: КУРГУЗОВ И.П. ЗВЕЗДЫ НАД ПРИБАЛТИКОЙ

ЗВЕЗДЫ НАД ПРИБАЛТИКОЙ

Рассчитывая отрезать глубоко вклинившиеся части и соединения 1-го Прибалтийского фронта, противник нанес сильные удары шестью танковыми, одной моторизованной дивизиями и двумя танковыми бригадами. В отражении этих ударов принимали участие 5-я гвардейская танковая армия, а в оборонительных боях под Шяуляем особенно отличилась 2-я гвардейская армия.

К исходу 19 августа 1944 года гитлеровцы, оставив на поле боя множество подбитых танков, самоходных орудий, тысячи убитых солдат, прекратили попытки захватить Шяуляй и отошли. Наши наземные войска закрепились на рубеже реки Мемле, западнее Елгавы и юго-западнее Добеле.

Жаркие схватки были в районах Ауце, Вечеряй, Жагоре и Руба. Группы штурмовиков под прикрытием истребителей нашего полка непрерывно воздействовали на контратакующего противника. "Мессершмитты" и "фокке-вульфы" пытались хотя бы временно завоевать господство в воздухе, и мы в каждом вылете вели воздушные бои.

Особенно активно воевала эскадрилья капитана Каханина. Не раз при численном превосходстве противника каханинцы одерживали победы. Однажды восьмерка "яков" смело вступила в бой с двадцатью Ю-87 и четырьмя ФВ-190. Владимир Каханин лично сбил двух "юнкерсов" и четырех уничтожили его летчики. В другой раз четыре "яка" дрались с двенадцатью ФВ-190. Схватка закончилась со счетом 2:0 в пользу каханинцев.

Хочется подробнее рассказать об одном боевом вылете.

Наблюдатель доложил командиру эскадрильи, что с КП полка на самолетную стоянку едет полуторка. Капитан Каханин, с минуту на минуту ожидавший приказа на боевое задание, построил летчиков и доложил прибывшему начальнику штаба об их готовности к вылету.

Майор Ермохин развернул карту и поставил задачу:

- Штурмовики наносят удар по скоплению танков и пехоте противника в районе Ауце. Ваша восьмерка прикрывает "илы".

Вскоре "яки" взмыли в небо, по которому неспешно плыли белесые облака, и присоединились к "ильюшиным", шедшим двумя группами в правом пеленге. Капитан Каханин с тремя летчиками был ближе всего к "илам", чуть в стороне Сеченок и Данченко, а Афанасьев со своим звеном выше всех. Такое построение обеспечивало взаимную выручку истребителей и надежную охрану штурмовиков. Применялся этот боевой порядок не только в эскадрилье капитана Каханина, но и во всем полку.

Подходя к линии фронта, летчики стали сосредоточеннее, усилили осмотрительность. Георгий Афанасьев еще издали заметил приближавшихся "мессершмиттов" и доложил об этом командиру эскадрильи. "Почему они идут параллельно, не атакуют нас, имея преимущество в высоте? - рассказывал мне Каханин.- Пока силился разгадать замысел врага, ведущий группы штурмовиков сообщил: "Ниже нас вижу "худых".

Владимир Каханин посмотрел вперед и влево и увидел немецких истребителей, делающих разворот для атаки "илов". Теперь он понял, что наземная станция неприятеля не разрешала верхним "мессершмиттам" вступать в схватку с "яками" до прихода нижней группы истребителей. Расчет прост: связать боем "ястребки", потом разделаться с "ильюшиными". Разгадав тактику немцев, Каханин принял решение: Афанасьев будет драться с верхними "мессами", Сеченок - с нижними, а сам комэск, не отрываясь от штурмовиков, станет бить прорвавшихся к ним вражеских истребителей.

Фашисты перешли в атаку одновременно, стараясь взять в клещи наших летчиков. Но их замысел был сорван. В первые же минуты боя Георгий Афанасьев сбил одного "мессершмитта". Капитан Каханин применил хитрость. Вместе со своим ведомым он отошел в сторону от "илов". Немцы, вероятно, подумали, что эти два летчика решили покинуть поле боя, тотчас же устремились к штурмовикам. Каханин пропустил их немного вперед и, сделав поворот, ударил по ведущему "мессу" короткой прицельной очередью. Фашистская машина загорелась.

Тем временем Бектеев, ведомый командира эскадрильи, пристроился к другому "мессершмитту", но атаковать его не успел, потому что сверху, как снег на голову, свалилась шестерка вражеских истребителей. Затем показалась новая группа "мессершмиттов", сопровождавшая "юнкерсов".

- Ребята, следите внимательней! - предупредил капитан своих летчиков.

Восемь наших истребителей и четыре группы немецких. Силы неравные, но выход один - продолжать бой. Штурмовики с первого захода сбросили бомбы на неприятельские танки и теперь зашли на второй, чтобы произвести залп реактивными снарядами. Воздушные стрелки помогают "ястребкам", ведут огонь с бортов "илов" по "мессершмиттам".

Капитан Каханин руководит боем, как опытный дирижер оркестром. Вот он заметил, что "мессы" зажали Василия Сеченка, и пушечным огнем преградил им путь. На землю упала четвертая горящая машина. А как дело у Афанасьева? Он отражает наскоки восьми гитлеровцев и ведет бой со снижением. Надо помочь ему. Командир эскадрильи отрывается от противника, набирает высоту и идет в атаку. Бектеев надежно прикрывает его.

- Заканчивайте работу,- передал по радио Каханин ведущему штурмовиков.

- Отходим,- немедленно отозвался тот. Воздушный бой теперь идет на виражах. Немцы,

понеся потери, отпрянули вверх, наши истребители собрались ниже штурмовиков. Когда "илы" разорвали свой круг и начали вытягиваться в колонну, несколько "мес-сершмиттов" пытались наброситься на них. Каханин отогнал фашистов и запросил, что с Афанасьевым.

- Порядок, командир,- ответил Георгий, внезапно взмывший вверх вместе со своим ведомым Александром Зипайло, чтобы атаковать "мессершмиттов".

Огненные трассы Афанасьева и его напарника пронизали скопище вражеских машин, и две из них, перевалившись через крыло, начали отвесно пикировать.

- Молодцы! - похвалил комэск умелых летчиков. Увлекшись боем, Каханин на какое-то время забыл о "юнкерсах", которые вот-вот могли обрушить бомбовый груз на головы наших пехотинцев. Бросая свой самолет из стороны в сторону, капитан решил пробиться к Ю-88. Бектеев едва успевал отбивать "мессершмиттов" от командира. Вот они, совсем рядом, кресты и гондолы моторов бомбардировщиков. Каханин бьет из пушки по одному из них. Он умеет это делать без промаха. Огромная туша бомбовоза оставляет за собой хвост пламени.

- Командир, сзади "фоккер"! - предупредил его ведомый.

Резкий рывок в сторону - и пулеметная очередь противника миновала цель.

Подошли "фокке-вульфы-190". У них большой запас горючего и боеприпасов, а у наших все на исходе. Трудно, очень трудно пришлось бы им, если бы не подоспела помощь. Генерал-лейтенант авиации Шкурин подбодрил капитана:

- Каханин, держись!

Над полем боя появились красноносые "лавочкины". Яростными атаками они разогнали вражеских истребителей и обрушились на бомбардировщиков. Воспользовавшись помощью, Владимир Каханин собрал свою группу и вместе со штурмовиками взял курс на свой аэродром. Враг не досчитался шести самолетов, наши же не потеряли ни одной машины.

Я подошел к летчикам. Возбужденные боем, они молча смотрели на меня. Афанасьев устал до такой степени, что ноги не держали его. Он сел на землю и потянулся за папиросой. У Сеченка дрожали руки, когда он прикуривал у Топчиева.

- Гимнастерку надо в стирку отдавать,- проговорил Бектеев.- Вся покрылась солью. Там "мессы" ходят тучами, товарищ майор.

- Так уж и "тучами"? - улыбнулся я.

- Много их было,- подтвердил Донченко. Постепенно летчики разговорились. Перебивая друг

друга, они начали рассказывать о только что проведенном воздушном бое, оживленно жестикулируя руками. Каханин отыскал глазами Топчиева и сказал ему:

- Если ты, Иван, будешь отставать от группы, нарвешься на большую неприятность.

Авиаторы продолжали обмениваться своими впечатлениями, смеялись и зло затягивались табачным дымом. И мне было понятно их состояние: все вернулись домой, под ногами родная земля.

Командир доволен соколами, а они своим комэском, испытанным ветераном, который в совершенстве владел расчетом, точным прицелом и внезапной атакой. На боевом счету Владимира Каханина было уже одиннадцать вражеских самолетов. Грудь капитана украшали три боевых ордена, в том числе орден Александра Невского.

У всех сослуживцев приподнятое праздничное настроение: за успешные боевые действия наш 761-й Полоцкий истребительный авиационный полк награжден ордером Кутузова 3-й степени, и сегодня эту высокую награду привез заместитель командующего 3-й воздушной армией. Начальник штаба майор Ермохин построил личный состав и доложил Разоренову, а тот - генералу. Владимир Каханин, Василий Дрожжин и Михаил Донькин вынесли знамя полка.

- Полк, под знамя, смирно! Равнение направо! - подал команду К. М. Разоренов.

Строй замер в торжественном молчании. Генерал зачитал Указ о награждении части, горячо поздравил нас и пожелал новых успехов в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Затем он прикрепил орден к алому полотнищу боевого стяга.

Начался митинг. Слово предоставили мне. Почти каждый день я выступал перед летчиками, техниками и младшими специалистами, и вдруг меня охватило такое волнение, будто впервые предстояло произнести речь перед полком. Собравшись с мыслями, я сказал боевым соратникам о том, что знамя части - это символ воинской чести, доблести и славы, оно является напоминанием каждому из нас о священном долге преданно служить Родине, защищать ее мужественно и умело, не щадя в боях с врагами крови своей и жизни. У полка славная боевая история, и орден Кутузова, прикрепленный к нашему знамени, обязывает нас умножать подвиги, совершенные живыми и погибшими воздушными бойцами.

Вслед за мной выступали летчики и техники. Они благодарили партию и правительство за высокую награду, клялись бить врага беспощадно.

После митинга началось вручение орденов и медалей отличившимся однополчанам. Вручая награду инженеру Петру Ивановичу Калошкину, командир пожимает ему руку и благодарит за умелую организацию обслуживания боевой техники. К столу, покрытому красным полотном, подходит Анатолий Волков. Он получает третий орден Красного Знамени и все-таки заметно волнуется, когда произносит слова: "Служу Советскому Союзу!"

- Рядовой Климов! - назвал Разоренов фамилию пожилого солдата-хозяйственника.

"Дед", как в шутку звали молодые воины этого бойца, удивленно посмотрел на командира: не ошибка ли вышла? Никакой ошибки нет, это именно он, рядовой Климов, награжден медалью "За отвагу". Солдат отличился в районе населенного пункта Кресты, где базировался наш полк. Он стоял часовым и предотвратил нападение диверсантов на штаб. Одного убил, двое сбежали. Но караул, поднятый по тревоге, поймал и остановил бандитов.

Многим однополчанам, в том числе Георгию Силяво, были присвоены очередные воинские звания.

Оживленно разговаривая и поздравляя друг друга, люди направились в столовую, где уже стояли празднично накрытые столы. Сели, налили по фронтовой чарке.

- С боевыми наградами вас, дорогие товарищи-кутузовцы! - произнес тост генерал.- Надеюсь, вы всегда будете высоко держать честь полка, свято чтить имя великого полководца Михаила Илларионовича Кутузова, наголову разгромившего армию разбойного императора Наполеона. Новых вам ратных успехов!

- За полную победу над врагом! - сказал командир полка.

Тысячекилометровый оборонительный рубеж немецко-фашистских войск тянулся от Финского залива до реки Неман и представлял собой мощные укрепления на всю глубину от линии фронта до Балтийского побережья. Сильно заболоченная равнина Прибалтики благоприятствовала вражеской обороне.

К началу сентября, как известно, в советскую группировку войск на этом направлении входили Ленинградский, 3-, 2- и 1-й Прибалтийские фронты. Наш 1-й Прибалтийский фронт включал в себя 4-ю ударную, 43-, . 41-и 2-ю гвардейские, 5-ю гвардейскую танковую и 3-ю воздушную армии и действовал в полосе от Западной Двины до реки Дубисы.

В соответствии с замыслом Ставки Верховного Главнокомандования войска фронта должны были прочно удерживать занимаемые рубежи в центре и на левом крыле фронта, не допуская здесь прорыва танковой группировки противника, а на правом крыле наступать на Ригу с юго-востока, выйти к побережью Рижского залива и отрезать пути отхода прибалтийской группировке врага в сторону Восточной Пруссии.

3-я воздушная армия, в которую входила и наша 259-я Городокская истребительная авиационная дивизия, должна была прикрывать сосредоточение и развертывание общевойсковых и танковых соединений.

Перед началом наступления, которое планировалось на 14 сентября, всех заместителей командиров полков по политчасти собрали в политотдел дивизии. Полковник Василий Иванович Самарин как раз и рассказал нам об общей обстановке в Прибалтике и задаче войск нашего фронта. Особенно подробно он говорил о предстоящих операциях дивизии, ее взаимодействии с авиацией.

После этого совещания мы провели у себя в полках партийное и комсомольское собрания и поставили перед авиаторами конкретные задачи на период наступательной операции. Капитан Барышев и лейтенант Смык вместе с партийным и комсомольским активом подготовили боевые листки, листовки-молнии, агитплакаты и фотовитрины, пропагандирующие передовой опыт однополчан, зовущие летчиков, техников и других авиаспециалистов на самоотверженный ратный труд. Кроме того, мы создали крепкий коллектив агитаторов. Наиболее подготовленные коммунисты и комсомольцы проводили беседы в звеньях и эскадрильях, а также с местным населением.

Агитаторы рассказывали о замечательных победах Красной Армии, о силе и мужестве Советского государства, о ленинской национальной политике нашей партии, разоблачали буржуазных националистов и их антисоветские выступления и подрывные действия в Прибалтике. В своей работе активисты использовали сообщения радио и печати, факты, имевшиеся в местных советских и партийных организациях.

В самый канун наступательной операции мы зачитали личному составу полка обращение Военного совета 3-й воздушной армии с призывом достойно выполнить свой долг перед Родиной, разгромить врага и завершить освобождение Советской Прибалтики от немецко-фашистских оккупантов.

Люди рвались в бой. Начался он за день до ранее установленного срока мощной артиллерийской и авиационной подготовкой, во время которой была подавлена огневая система обороны противника

К тому времени наш полк получил новые самолеты Як-9У, значительно превосходившие старые модификации "Яковлевых" по летно-тактическим данным. Прикрывая наземные войска от налета авиации противника, мы видели, что при переходе в атаку наши пехотинцы и танкисты почти не встречали огневого противодействия. И это радовало нас, летчиков.

Однажды штурман полка майор Дрожжин и заместитель командира подполковник Кириллов возвратились с боевого задания и рассказали интересную историю о форсировании водных преград наземными войсками. Дело в том, что еще до наступления в верхнем течении реки были сооружены плотины и закрыты. Уровень воды в них понизился, и пехота, и танки с ходу форсировали водные рубежи.

- Оказывается, не только в нашем, летном деле нужна солдатская сметка,- произнес Михаил Донькин.

- А как же ты думал? - спросил его Василий Дрожжин.

- Думал так: автомат в руки, "ура" - и вперед,- ответил Михаил.

- Нет, брат, нынче хитрость везде нужна,- заметил Александр Иванович Кириллов.- Кстати, если бы плотины не были запружены, нам работы значительно прибавилось бы.

- Почему? -спросил кто-то.

- Потому что дольше пришлось бы патрулировать над переправами,- ответил Кириллов.- Жди, когда пехотинцы и танкисты переберутся на другой берег на плотах, лодках, по понтонным мостам или деревянным настилам.

В тот же день наступления наземные войска овладели первой полосой вражеской обороны, а севернее Бауски на узком участке преодолели и вторую полосу. Только на подступах к Иецаве противник ценой огромных усилий остановил нашу ударную группу и на второй день южнее этого города предпринял семнадцать контратак. Однако наземные войска обошли Иецаву с востока и прорвали тыловой рубеж противника - "восточно-литовскую оборонительную линию".

За три дня наземные войска фронта продвинулись на пятьдесят километров, расширили полосу наступления до восьмидесяти километров и выдвинулись на подступы к Балдоне и Западной Двине. В обеспечении прорыва неприятельской обороны важную роль сыграла наша воздушная армия, возглавляемая генерал-полковником авиации Н. Ф. Папивиным.

Полевой аэродром Полоцкого истребительного авиаполка строители совместно с командой БАО подготовили прямо на поле, где незадолго до этого крестьяне местечка Кринчинас едва успели убрать рожь. Мы делали по нескольку вылетов в день, сопровождая "ильюшиных" на штурмовку пехоты и танков противника. Одни самолеты производили посадку, другие уходили на боевое задание.

Собрав летчиков и техников, командир полка сказал:

- Получен приказ использовать наши истребители как штурмовики. Будем подвешивать бомбы и сбрасывать их с пикирования на врага.

- Петр Иванович,- обратился К. М. Разоренов к инженеру Калошкину,- проследите за подготовкой машин и вооружения к очередному вылету.

Работа закипела. Техникам помогали и командиры экипажей - им самим хотелось проверить надежность закрепления бомб и посмотреть, не будут ли они помехой при взлете. Однако беспокойство было напрасным: подвешенные бомбы плотно прилегали к держателям на нижней стороне плоскостей, "зазор" между ними и грунтом был большой.

Использование "яков" в качестве штурмовиков заставило нас внести некоторые изменения в построение боевого порядка. Помимо групп непосредственного прикрытия "илов", выделялись две или четыре машины, которые должны идти выше на шестьсот метров, с задачей - не дать возможности противнику атаковать истребителей прикрытия с подвешенными бомбами.

Хотя и стоял сентябрь - первый осенний месяц, когда с полей почти уже все убрали, листва на деревьях не только желтеет, но и начинает опадать, чаще идут дожди и дольше обычного колобродят туманы,- несмотря на все это день выдался на редкость солнечным, и видимость, как говорят летчики, была "миллион на миллион". Командование полка еще с утра собрало руководящий летный состав, в том числе командиров эскадрилий и ведущих групп, и поставило боевую задачу на предстоящий вылет. Затем ведущие вместе со своими ведомыми проиграли задание и стали ожидать сигналов, чтобы подняться в небо.

Старшему лейтенанту Волкову как наиболее опытному, смелому бойцу было доверено с его напарником прикрывать нашу группу сверху от внезапных атак истребителей противника. Надо сказать, что Анатолий гордился тем, что ему доверяют ответственные задания. Волков как бы привык к тому, что его выделяют в среде летной молодежи, считают его более квалифицированным воздушным бойцом. Это действительно было так, потому что Анатолий уже успел сбить двенадцать вражеских самолетов и получить за соколиную отвагу пять боевых орденов.

Высокий и немного сутуловатый, он ходил так, будто постоянно держал в поле зрения свои ордена, прикрепленные на китель стального цвета. Он никогда не расставался с этим кителем и даже на задания вылетал в нем.

Словом, Волков был одним из тех парней, которые начинают чуточку задирать нос кверху, бравировать своими заслугами, "возвышаться" над младшими. Именно эта черта характера чуть не погубила его. Дело было так. К нам повадился корректировщик, он же и разведчик, именуемый в просторечье "рамой". Командиру полка надоела эта наглая демонстрация фашистского экипажа.

- Черт знает, что такое,- возмутился Разоренов.- Ладно бы у них было превосходство в авиации, а то ведь в Прибалтике сейчас мы имеем самолетов в шесть с половиной раз больше, чем они. И тем не менее кружит и кружит эта наглая "рама". Надо снять ее с неба. Кого пошлем?

- Волкова, конечно,- посоветовали Кириллов и Дрожжин.

- Боевой хлопец. А с ним для поддержки кого-нибудь из молодых.

Так и решили. Анатолий и его напарник поднялись с аэродрома за несколько минут до очередного появления пунктуального экипажа "фокке-вульфа". И вот "рама" снова пожаловала. Волков пошел на нее в атаку и с дистанции 100 метров открыл огонь. Оружие сработало, прицел был точен, а вражеский разведчик продолжал летать, как будто в него стреляли из игрушечного пистолета. Удивленный Волков выпустил еще одну очередь снарядов, но "рама" по-прежнему оставалась невредимой.

"Фокке-Вульф-190" имел небольшую скорость, но зато обладал великолепной маневренностью. Десять раз Анатолий атаковал "раму" и десять раз она ускользала от него, крутилась, как говорится, волчком. Возможно, часть снарядов и угодила в неприятельскую машину, но поджечь Волкову ее не удалось, потому что бензобаки у нее имели броневое и протекторное покрытие, и пробоины немедленно затягивались, не пропуская наружу горючее.

Расстреляв весь боекомплект, старший лейтенант вынужден был произвести посадку на своем аэродроме. Безрезультатный вылет почти на глазах у всего полка сильно расстроил Анатолия, привыкшего к победам над врагом и славе среди товарищей. Когда самолет зарулил на стоянку и эскадрильный специалист по радио вскочил на плоскость, чтобы спросить у Волкова о качестве работы аппаратуры, он поразился необычайной мрачностью летчика.

Пришлось основательно побеседовать со старшим лейтенантом. Мы говорили о том, что и другим истребителям не всегда удавалось сбивать подобные самолеты, что в прежних его победах никто не сомневается, потому что на каждую сбитую им вражескую машину есть подтверждение командования наземных войск, наконец, что он, Анатолий Волков, не последний раз вылетел на боевое задание и еще не раз отличится в воздушных боях.

Отошел парень, повеселел, сбросил с плеч огромную тяжесть недоверия коллектива. Однако от прежней его нарочитой бравады, от былого высокомерия, что ли, не осталось и следа. Видимо, многое понял, передумал, в результате чего только выиграл во мнении однополчан. А с течением времени, когда ему удалось сбить еще четыре "мессершмитта" и довести общий счет уничтоженных вражеских машин до 12, дело совсем поправилось...

Так вот, Анатолию Волкову поручили на этот раз идти выше нашей группы, чтобы прикрывать нас от внезапных атак неприятельских истребителей.

Я иду возле штурмовиков, Волков, облитый солнечным сиянием, значительно выше меня.

В кипении боя трудно понять, где свои, где враги, но станция наведения точно ориентирует "Ильюшиных", и они уверенно идут на цель. Вот уже воздушные стрелки открыли огонь. В кого они бьют? Вижу, "худые" пытаются снизу прорваться к "илам". Ничего не получится, господа "мессершмитты"! Наши истребители отгоняют вражеские самолеты и вслед за штурмовиками сбрасывают бомбы.

Мы привыкли оборонять наших подопечных "ильюшиных" и до этого ни разу не испытывали ощущения непосредственной штурмовки фашистов, когда с пикирования сбрасываешь на головы врага смертоносный груз, не обращая внимания на зенитный огонь, не думая о том, что тебя могут поджечь, расстрелять над линией фронта. Штурмовик - это "летающий танк", и его не так-то просто сбить, а "Яковлев" по сравнению с ним - "летающая лодка". И тем не менее наша четверка сделала то же самое, что и группа "илов".

"Ильюшины" сделали второй, потом третий заход. Пехота противника залегла, на земле появились очаги взрывов и пожаров. Волков и его напарник разогнали "мессершмиттов" наверху, мы отбили атаки внизу, уничтожив две машины. Сделав последний заход, штурмовики вытянулись в цепочку, чтобы стать в боевой порядок и лечь на обратный курс. Кто-то с земли благодарит обе наши группы:

- Спасибо, соколы!

Идем домой. Линия фронта осталась позади. Ведущий беспокоится о Волкове. Где он? Но Толя почему-то не отвечает. Что с ним? Молчит эфир. Может быть, на борту самолета старшего лейтенанта отказала рация? В бою все может быть. Это говорит разум. А на сердце все тревожнее: что с Анатолием?

Минуту спустя справа мы увидели два круто штопорящих "яка". Поблескивая на солнце, они вращались рядом, в одну сторону, стремительно уходя к земле. На наши сигналы ни один из падающих летчиков не ответил. Кто это был, что с ними случилось - мы так и не узнали, пока не возвратились домой.

Толя и его ведомый не вернулись с боевого задания.

В тот же день состоялся еще один боевой вылет. Капитан Силяво водил свою эскадрилью туда, где уже побывали мы, и, встретив восемь ФВ-190, за две минуты воздушной схватки три из них поджег. А в последующие три дня в районе Риги полк уничтожил двадцать один самолет противника.

Горела земля Прибалтики под ногами оккупантов, горело небо в дымных облаках разрывов зенитных снарядов и факелах сбитых самолетов. Теснимый к неотвратимой гибели враг сопротивлялся яростно, злобно, бросая под колесницу войны все, чем располагал,- технику, оружие, последние резервы живой силы. Мы уже чувствовали, что не сегодня-завтра оккупанты будут вышвырнуты из пределов советской земли, но о том, что к весне будущего года будем праздновать победу - полную и окончательную,- об этом никто из нас не ведал. Мы дрались так, как повелевал сыновний долг перед Родиной, и считали, что каждый выигранный нами бой, каждый удачный день приближает тот заветный срок, во имя которого вот уже три года и три месяца гремели все нарастающие раскаты грома, идущие от стен Москвы к стенам проклятого всеми людьми фашистского гнездовья.

Не было у нас летчика, не отличившегося в последних боях. Все дрались с особым подъемом сил -г от командира полка до командира экипажа. Даже Владимир Ка-ханин, измотавшийся в воздушных схватках и вынужденный в скором времени по настоянию врачей уйти на нелетную работу, бился с утроенной энергией, вызывавшей восхищение однополчан.

Как-то в конце сентября Разоренов послал капитана Каханина и лейтенанта Данченко на разведку, чтобы заранее подыскать новую площадку для полевого аэродрома. Они отыскали подходящую площадку и оставили линию фронта позади. Шли на высоте пять тысяч метров.

- Видишь противника? - неожиданно для Василия Данченко спросил Каханин.

- Нет.

- Впереди и ниже нас два "мессершмитта" - "сто девятых". Подтянись. Атакуем одновременно. Стрелять в упор.

- Вас понял,- услышал в ответ командир эскадрильи.

Увеличив обороты мотора, капитан пошел в атаку. Лейтенант отставал от ведущего. Вот уже до вражеских самолетов остается сто метров, но наши летчики не открывают огня. Наконец, когда "худые" не помещались в прицелах, Каханин и Данченко ударили из пушек. Два "мессершмитта" загорелись и рухнули вниз.

- Здорово!- изумленно произнес Василий, поражаясь мастерству командира и своей удаче.

Капитан Каханин сдержанно улыбнулся: он был огорчен непреклонностью врачей, настойчиво рекомендовавших ему перейти на нелетную работу...

Войска противника, стоявшие против частей и соединений 1-го Прибалтийского фронта, пытались задержать наше наступление и восстановить фронт обороны. С этой целью они нанесли два контрудара. Первый - в районе Добеле, второй - из района Балдоне. Однако эти действия неприятеля не принесли ему успеха. В первом случае врагу удалось вклиниться в нашу оборону приблизительно на двенадцать километров. Во втором же случае не только парировали контрудар, но и отбили у врага город Балдоне, и к исходу 22 сентября почти вплотную подошли к Риге. До столицы Латвии оставалось шестнадцать километров.

С 24 сентября войска 1-го Прибалтийского фронта начали подготовку к наступлению на Мемельском направлении, чтобы выйти к Балтийскому морю на участке Шяуляй - Мемель - пути отхода вражеской группировки "Север" в Восточную Пруссию. Передислокация частей была проведена скрытно и в сжатые сроки. Наступление началось 5 октября с разведки боем, которой предшествовала мощная двадцатиминутная артиллерийская и авиационная подготовка.

Этот день остался памятным и для нашего полка. Вечером мне позвонил начальник политотдела дивизии полковник Самарин и попросил, чтобы я сообщил летчикам и техникам: несмотря на плохие метеоусловия, части 3-й воздушной армии произвели 483 самолето-вылета, беспрерывно наносили штурмовые удары по отходящему противнику, не давали ему возможности закрепиться на новых оборонительных рубежах. Хотя летный состав и сам был очевидцем событий, о которых сообщил начальник политотдела, настроение людей было приподнятым: все полки нашей армии бьют ненавистного врага!

Погода со дня на день ухудшалась. Плотнее становилась облачность, чаще стали идти дожди, грунтовые дороги и полевые аэродромы покрылись грязью. Мы перелетели на площадку, расположенную неподалеку от местечка Покрой, и с нее начали сопровождать

"ильюшиных" на штурмовку вражеских войск. Чаще всего летали четверками, а то и парами, так как большими группами ходить было невозможно: мешала ограниченная видимость.

7 октября завязались бои в районе Тельшяя. К двенадцати часам шесть штурмовиков, ожидая истребителей, сделали круг над нашим аэродромом. Для их сопровождения в воздух поднялись четыре "яка", с ведомым старшим лейтенантом Иваном Мироненко.

Против ожидания над Тельшяем видимость была значительно лучше. Мироненко доложил на КП:

- Над целью ясно. Поле боя прикрывают две группы по десять "мессов" в каждой.

- Черт возьми эту погоду! - выругался Разоренов.- У нас облачность десять баллов, а там облаков и в помине нет. Ну кто знал, что так получится? Теперь наша четверка будет отбиваться от двадцати фашистов. Это же один против пяти!

Мироненко развернул четверку "Яковлевых" и с набором высоты пошел в лобовую атаку на противника. Он принял единственно правильное решение: только смелая атака в лоб и помощь штурмовиков, ставших в оборонительный круг, могли облегчить положение. Напряжение боя нарастало с каждой минутой. Самолеты носились с бешеной скоростью. Огненные трассы пронзали блеклое небо. Одна, другая, третья. После пятой бой перешел на вертикали.

Немцы поняли, что победить четверку русских летчиков нелегко. И тогда они разделились. Две пары "мессершмиттов" ушли наверх, одна скользнула вниз, остальные по-прежнему наседали на "Яковлевых". Иван Мироненко понял: берут в клещи.

Кто-то тревожно бросил в эфир:

- Кончились боеприпасы.

- Ребята,- обратился ко всем ведомым командир группы,- из боя не выходить. Наша сила в сплочении. Бей фашистов!

И кинулся на ведущего "месса". Длинная очередь из пушки сделала свое дело. Взрыв, и "мессершмитт" развалился на части.

Гитлеровцы, разъяренные потерей ведущего, с еще большим ожесточением стали атаковать самолет Ивана Мироненко. Однако он не только успевал отбивать их наскоки, но и подбадривал своих ведомых. Теперь они дрались втроем против девятнадцати. У четвертого не было снарядов, и он воздействовал на врага только морально.

- Бейте их, ребята! Бейте! - гневно кричал Иван и бросал свой истребитель из стороны в сторону, наводя отчаянной решимостью ужас на фашистских летчиков.

Вниз рухнул еще один "мессершмитт", подожженный лейтенантом Коротковым.

- Молодец, Ваня!- азартно крикнул Мироненко.- Идем к штурмовикам, на них нападают "худые".

Стрелки-радисты, не давая приблизиться "мессершмиттам", поливали их свинцом из кормовых установок. Вот один из них, самый наглый, сунулся поближе и тотчас же клюнул носом, задымил и стал беспорядочно падать. Его место заняли двое с явным намерением сбить лидера штурмовика.

Иван Мироненко, словно метеор, бросился наперерез. Он не мог допустить, чтобы гитлеровцы погубили вожака штурмовиков, разбили строй "ильюшиных", а потом поодиночке сожгли их. Он - командир группы истребителей, на нем лежит ответственность за каждый "летающий танк". Иван нажал на кнопку управления огнем, но пушки дали несколько выстрелов и умолкли. Кончились снаряды. И в это самое мгновение два "мессершмитта" сверху ударили по машине Мироненко. "Як" вздрогнул, накренился влево и с малым углом пикирования пошел к земле. Через минуту он взорвался во вражеской траншее.

Так погиб заместитель командира эскадрильи Иван Мироненко. Его смерть острой болью отозвалась в сердцах однополчан.

НАСТУПЛЕНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Всю ночь шел мокрый, липкий снег.

- Вот некстати,- покачал головой инженер полка Калошкин.- Трудно будет оперативной группе на новом аэродроме.

- Кто старший? - спросил я Петра Ивановича.

- Исаев.

Петр Тимофеевич Исаев - инженер 1-й эскадрильи и член партийного бюро полка. Старательный и знающий специалист. Но принимать самолеты на новой площадке после такого снегопада даже ему, опытному человеку, будет трудно.

- Да, некстати,- повторил Калошкин, пробуя сапогом твердость снега.- Видите - кисель...

Водянистый снег и в самом деле был похож на кисель. Ругнув погоду, Петр Иванович пошел к техникам и механикам, собиравшим имущество для отправки на новый аэродром.

Вскоре появились "илы" из корпуса генерала Горлаченко. Для сопровождения их поднялся весь наш полк. Задание обычное - оберегать штурмовиков от нападения вражеских истребителей. В полете никаких происшествий, как говорят, не случилось. Каждый летчик думал теперь о том, как произвести посадку на грунтовом аэродроме, покрытом снежной жижей.

Подойдя к площадке, я увидел колеи, проборозденные только что приземлившимися самолетами. Перестроив группу в правый пеленг, я подал сигнал летчикам:

- Посадка по одному.

Выпустил щитки и шасси. Планирую. Мысль одна: "Только бы благополучно сесть". На всякий случай уперся левой рукой в приборную доску. Вот она, белая жижа, подо мной. Колеса коснулись земли - и вверх взметнулся огромный снежно-водянистый фонтан. Мокрым снегом залепило все: крылья, фюзеляж, фонарь кабины. Самолет тянет на нос. Это очень опасно - можно перевернуться. Чтобы избежать этого, ручку управления рулями высоты взял на себя. Машина "успокоилась". Но рулить невозможно, колеса буквально зарываются в снегу. Стоять на посадочной полосе нельзя, потому что вот-вот приземлится командир 3-й эскадрильи Иван Савельевич Макаренков. Увеличиваю газ. Самолет опускает нос. Так и до беды недалеко. Что же делать? И вдруг какой-то человек в темной технической куртке с ходу бросился на хвост. "Рули"! - махнул он рукой. Разбрасывая снежные брызги, "як" тяжело идет на стоянку.

Я вылез из кабины и помог человеку, лежавшему на фюзеляже самолета, около стабилизатора, освободиться от снега, который нарос на нем огромным комом. Это был механик из оперативной группы сержант Нестеренко. От пронзительного холода лицо и руки его посинели, зубы выбивали отчаянную дробь.

- Замерз? - спрашиваю его.

- А-м-р-р,- услышал я в ответ. Я подал ему фляжку со спиртом.

- Глотни, отогрейся.

Нестеренко замотал головой: то ли не хочет, то ли не может взять фляжку окоченевшими руками. Я влил ему в рот несколько глотков спирта, и минут через пять механик членораздельно сказал:

- Вы пятый, кого я встречаю. Замучился с этим проклятым снегом... А тут еще ветрище... Только самолет сядет, приходится бросаться ему на хвост, чтобы не опрокинулся... Ну и погодка, черт бы ее не видал!

На посадку заходил очередной "як".

- Я побежал встречать,- сказал Нестеренко,- опять моя очередь.

Утопая в снегу, сержант заторопился на взлетно-посадочную полосу.

- Вот так и работаем,- проговорил подошедший ко мне инженер эскадрильи Исаев.- Как снежные люди...

Я посмотрел на него. Он почти ничем не отличался от механика Нестеренко - с ног до головы мокрый, с опухшими от холода лицом и руками, покрасневшими глазами.

- Ну ничего,- добавил Исаев, - лишь бы самолеты приземлились нормально.

Я предложил и ему спирту. Он выпил два-три глотка и, плеснув на руки, растер их.

- Порядок в авиации! - попытался улыбнуться инженер, но улыбки у него не получилось: застывшее лицо словно окаменело.

- Пойду помогу ребятам.

Здесь, на самолетной стоянке нового аэродрома, я впервые, может быть, по-настоящему оценил самоотверженный труд технического состава, без которого немыслимы успехи летчиков. Дождь ли, снег ли, мороз или ветер - эти скромные, почему-то всегда остающиеся на втором плане, люди готовят самолеты к вылету. В расчет не принимаются никакие обстоятельства - машины при любых условиях должны быть в строю, ибо без них полк не полк, а бескрылая группа людей, не обученных воевать на земле. Стихия летчиков - небо, а в небо без крыльев не поднимешься. Нет, не зря начальник политотдела дивизии полковник Самарин всегда напоминает:

"Не забывайте о техниках и механиках, они - соль земли в авиации".

Мороз стал крепчать, охватывая водянистый снег. Северный ветер усиливался, было трудно дышать от холода. Но война остается войной, она не считается с погодой,- полк снова ушел на боевое задание.

Над аэродромом опустилась студеная декабрьская ночь. Летчики ушли отдыхать, чтобы набраться сил и с рассветом снова идти в бой. А техники, механики, оружейники, иззябшие и уставшие за хлопотливый день, отдыхать не имели права. Они латали на машинах пробоины, меняли выведенные из строя агрегаты, заправляли "яки" бензином, маслом, воздухом, кислородом. Они работали, обдирая руки до крови, растирали щеки снегом, чтобы не прихватило морозом. Ругались, проклинали непогоду и войну, но работали, стиснув зубы, выбивающие частую дробь.

А на стоянке метался звенящий, ледяной ветер. Мороз прессовал снег, делал его гладким, как стекло. Около часа ночи мне позвонил оперативный дежурный:

- Товарищ майор, температура угрожающе понижается. Если не прогреть машины - замерзнет масло в системе, разорвет водорадиаторы, и тогда выйдут из строя все самолеты полка...

Я связался с Разореновым:

- Положение угрожающее. Что делать?

- Поедем на аэродром, объявим аврал,- решил командир полка.

- А не лучше ли сделать так: сейчас я поеду с инженером, а часам к пяти утра подъедете вы? - предложил я.

Разоренов согласился. И вот засуетился, захлопотал народ. Чехлы на самолетах обледенели. Мороз такой, что дотронешься до какого-нибудь металлического предмета - рука пристывает тотчас же. Ветер сбивает техников и механиков с ног, но они, взявшись за концы брезента по двое, по трое, все-таки расчехляют самолеты и начинают заправлять их горячей водой. Водозаправочные автоцистерны свирепо рычат в ночи. Ветер мешает заправке, расплескивает воду, которая на лету застывает, покрывая коркой льда куртки и сапоги людей, капоты, фюзеляжи и плоскости машин.

- Давай, давай!

- Еще! - раздаются возгласы.

Где-то уже гудит автостартер, раскручивая непослушный винт "яка". Хлопок, как выстрел, глухое покашливание простуженного мотора - и вот уже слышится ритмичное: чух-чух-чух. Первая победа!

Лютует, бесится непогода, но люди огромным усилием воли ломают ее нрав, спасают от ледяного плена один самолет за другим. Остается одна машина, не поддающаяся никаким стараниям механиков и техников. Около нее собираются почти все специалисты во главе с инженером полка Петром Ивановичем Калошкиным. Ее разогревают водой, крутят автостартеры, а она молчит.

- Дайте я попробую,- говорит инженер, и все расступаются перед ним.

Долго копается в кабине, подает какие-то команды, наконец мотор капризно фыркнул и заработал. Уставшие люди собираются в тесный круг и закуривают.

Авральная ночь близится к концу. Ветер утихает. От разогретых моторов идет пар. Калошкин выстраивает своих подчиненных и докладывает командиру полка:

- Машины готовы к боевому вылету!

Разоренов крепко жмет руку Петру Ивановичу и благодарит механиков и техников за самоотверженный труд.

- Служим Советскому Союзу! - охрипшими голосами отвечают ему люди в задубелых технических куртках и шапках.

В четыре часа тридцать минут начался новый день войны.

- Скучаем? - спросил меня начальник штаба полка Иван Дмитриевич Ермохин.

Я неопределенно пожал плечами.

- Оперативный дежурный дивизии сообщил,- продолжал майор,- ожидается улучшение погоды и что необходимо подготовить два самолета к боевому вылету.

Вскоре снегопад перестал, и техники быстро подготовили два "яка". К командному пункту подъехала легковая машина. Открыв дверцу, вышел командир дивизии гвардии полковник Яков Архипович Курбатов. Выслушав доклад о боевой деятельности полка, он задал вопрос:

- Готов лететь?

Это было для меня совершенно неожиданным, однако я все-таки ответил ему положительно.

- Тогда пошли к самолетам,- сказал комдив.

По пути на стоянку у меня возник целый рой вопросов: "Почему полковник летит со мной? Для чего мне надо было утвердительно отвечать о готовности к вылету, если я ничего не знаю о нем? Удобно ли теперь спрашивать Курбатова о цели задания?"

В конце концов я решил, что ничего особенного во внезапном предложении комдива нет: лететь так лететь!

Преодолев некоторую растерянность, я все же спросил:

- Куда полетим?

Ответ получил самый неожиданный:

- Агитировать немцев, чтобы сдавались в плен. Вот так-то, товарищ замполит!-и полковник задорно засмеялся.

Глядя на мое недоумевающее лицо, Курбатов уже серьезно сказал:

- Полк Кулева будет штурмовать немецкий аэродром, а мы с вами посмотрим, как он будет работать.

Изложив суть боевого задания, он добавил:

- Вверху будем только парой, надо смотреть, чтобы "мессершмитты" не застали нас врасплох. Действовать по обстановке.

- Все ясно, товарищ полковник. Только зачем парой лететь? Давайте еще пару возьмем, легче будет вести бой.

Улыбка пропала с лица Курбатова.

- Боитесь лететь со мной?

- Нет, но прикрывать вас - ответственная задача.

- Ничего, с нами идет целый полк.

Заняв место в кабине самолета, я по сигналу запустил двигатель. В это время неожиданно налетел порыв мокрого снега. Что за чепуха такая? Доложил по радио о готовности к вылету. В наушниках услышал теплый, почти товарищеский голос моего ведущего:

- Не спешите, пусть пройдет буран.

Снег перестал так же неожиданно, как и начался. Взлетев и развернувшись на девяносто градусов, идем с набором высоты к линии фронта. Вижу: впереди, эшелонируясь по высоте, летит полк Кулева.

- "Ястреб-десять", как меня слышите? - запросил я командира дивизии.

- Не разговаривайте, работайте на прием,- ответил он.- Я все вижу.

Набрав высоту выше основной группы на тысячу пятьсот метров, идем от стороны солнца, сбоку от полка. Но вот облака верхнего яруса прикрыли солнце, ниже полосами проходят снежные заряды. Весь боевой порядок полка виден хорошо. И земля просматривалась неплохо. Линия фронта осталась позади, но до вражеского аэродрома еще около шестидесяти километров, поэтому зенитная артиллерия противника пока не ведет огонь по истребителям.

По радио слышу отрывистые, четкие команды капитана Гудкова. Значит, скоро начнет работать. Дело в том, что, если лететь сразу всем полком на аэродром противника, можно не выполнить боевую задачу. Внезапность будет потеряна, поднимутся истребители противника, встретит организованным огнем зенитная артиллерия. Правильно поступил Гудков. Именно это и решил проверить комдив: насколько тактически грамотно работает полк.

Кулев, видимо, все предусмотрел, у него опытные командиры эскадрилий: Герои Советского Союза Гудков и Семенов, майор Шистко - бывший летчик-инструктор. Все они умеют принимать грамотное решение в процессе боя, всегда достигают хороших боевых результатов.

Эскадрилья Гудкова взлетела раньше других на семь минут, на малой высоте подошла к цели и теперь не дает взлететь противнику до подхода основных сил полка.

Ударная группа имеет задачу - сделать огневой налет на самолеты, находящиеся на аэродроме, частью сил подавить батареи зенитной артиллерии. А группа прикрытия должна связать боем истребителей противника, которые могут подняться в воздух с других площадок.

Летчики Гудкова с первой же атаки подожгли два Me-109, стоявших на взлетной полосе, и закрыли аэродром на "замок". Здесь сосредоточено около ста пятидесяти самолетов. Видимо, это тренировочный центр, где прибывшее пополнение немецких летчиков знакомится с линией фронта.

Зенитки начали вести огонь по группе Гудкова. Подав команду, майор Борисов повел в атаку ударную группу. В это время в воздухе появились самолеты противника. Ясно видно, как группа прикрытия вступила с ними в бой. Комдив держится выше очага боя и чуть в стороне. Это очень беспокоит меня. "Мессы" могут напасть на Курбатова, а вдвоем с ними воевать трудно. Смотрю влево и вправо, чтобы случайно не допустить противника к моему ведущему. Но вот полковник устремился вниз. Видимо, решил посмотреть штурмовые действия полка и эффективность его огня. Тревога за командира нарастает; если его собьют - мне лететь домой живому просто невозможно. Передать ему, чтобы не снижался? Но он лучше меня знает, что ему делать. Молчу. Веду за ним наблюдение.

Совершенно неожиданно "худой", камуфлированный по фону местности, подходит к моему ведущему снизу. Делаю полупереворот и кидаюсь на "мессера" сверху. Заградительная очередь, и противник, резко отвернувшись в сторону, стал уходить со снижением. Догнать бы его и сбить, но ведущего бросать нельзя.

Спустя несколько секунд нас атаковала другая пара вражеских истребителей.

- Разворот на сто восемьдесят! - предупредил я командира, чтобы он мог выйти из-под огня.

- Выполняю, спасибо! - услышал я в ответ голос Курбатова.

Теперь мы вдвоем идем в лобовую атаку. Стреляю. Еще разворот на 180 градусов. По радио слышу голос Борисова. Он передает Гудкову:

- Посмотрите, где-то около нас "Ястреб-десять" ведет бой. Тут же подает команду звену Волкова:

- Слева внизу "Ястреб-десять" ведет бой с четверкой "мессов". Идите на помощь.

Настроение поднялось. Вот сейчас мы разделаемся с гитлеровцами. И вдруг голос Курбатова.

- Я - "Ястреб-десять". Помощь не нужна, работайте по своим целям.

Вот это да! С меня сходит десятый пот, едва успеваю отбивать атаки "мессеров", а он- "помощь не нужна".

Три "худых" не оставляют нас в покое. Бой перешел на вертикали. Высота тысяча метров. "Мессершмитты" боятся выполнять перевороты, в косую петлю не идут. Делают боевые развороты и полуперевороты. Наши "яки" все чаще проносятся над самыми верхушками деревьев. Я догадался: Курбатов стремится оторваться от Ме-109 и на бреющем полете уйти. Видя, что сделать с нами ничего не могут, два экипажа противника пошли вверх. Курбатов воспользовался какой-то долей секунды, сделал резкий разворот на девяносто градусов с набором высоты и с дистанции сто метров дал очередь из пушки по ведомому, а сам нырнул под ведущего Ме-109.

Мы в какой-то лощине. На бреющем идем дальше, в тыл противника. Немцы, потеряв своего напарника, вконец разозлились и бросились искать нас по направлению к линии фронта. Посмотрев назад, я увидел, как они по одному пикируют до земли, затем набирают высоту и мечутся из стороны в сторону.

Пройдя минуты четыре, Курбатов развернулся и опять пошел к вражескому аэродрому. По радио уже не слышно голосов летчиков. Значит, они закончили штурмовые действия и пошли домой. Комдиву, видимо, хочется посмотреть на результаты их работы. Мы идем на высоте в пятьдесят метров от земли. Видимость очень плохая, а скорость бешеная, поэтому очень трудно следить за Курбатовым. Но следить надо, это моя основная задача.

Показался аэродром противника. На нем до двадцати очагов пожара. Полковник делает круг. Зенитная артиллерия молчит.

- Славно поработали ребята Кулева! - говорит комдив.- Теперь пойдем домой.

Линию фронта пересекли на бреющем. Снегопад усиливался, пришлось обходить непогожий район стороной. По речушкам, через фольварки вышли на железную дорогу. Уточнив ориентировку, взяли курс на свой аэродром.

Садились по одному, потому что над площадкой сыпалась белая пороша, застилавшая все пространство. Рулили почти вслепую. Вот, наконец, и стоянка.

Выключив мотор, я по привычке потянулся к рычагу - открыть фонарь. Однако он не слушался. Механик пустил в ход какие-то приспособления, а сам все посматривал на фюзеляж самолета. При осмотре было обнаружено несколько пробоин от "эрликонов". Хорош полет! :

Доложил ведущему о выполнении задания. Курбатов пристально посмотрел на меня:

- Ну, Кургузов, говорили мне, что замполит у Разоренова летающий. Дай, думаю, проверю. Что ж, благодарю,- молодец!

ЗАЛПЫ С НЕБА

Вслед за разведчиками Ла-7, прошедшими над нашим аэродромом, поднялся и наш полк. Я и мой товарищ по летному училищу капитан Макаров, прибывший на стажировку с Дальнего Востока, летели парой в группе Георгия Силяво. Видимость была километров на сорок, и пространство в прифронтовой округе просматривалось хорошо.

По дороге к фронту двигались танки, выкрашенные в белый цвет. Значит, где-то рядом идет бой. И действительно, в наушниках послышались голоса летчиков 2-й эскадрильи, завязавших схватку с "мессершмиттами" севернее Вайнеде.

- Выше нас "худые",- предупредил товарищей Георгий Афанасьев.

Я со своим напарником занял выгодное положение для атаки противника и вступил в бой. Дрались на вертикалях. Вот на какую-то долю минуты в прицеле показалось желтое брюхо "месса", и я расстрелял его в упор. Слева и справа мелькают свои и чужие самолеты, воздух пронзают огненные трассы пуль и снарядов.

Несмотря на сложность обстановки, Макаров держится хорошо - чувствуется отличная летная выучка. Но вот во время выполнения одной из сложных фигур капитан оторвался, и на меня бросились два "мессершмитта". Пытаюсь уйти от преследования, но гитлеровские летчики, видимо, оказались опытными. Одному из них удалось зайти сзади меня. Чувствую, что с секунды на секунду он откроет огонь.

Резко рванул ручку управления на себя, и "як" пошел вверх под углом 70 градусов. Не машина - мечта! Однако немец тоже лезет на высоту. Нет, далеко "мессершмитту" до "Яковлева". Я увеличил угол кабрирования почти до вертикального, и мотор фашистского самолета "сдох". Потомок тевтонов свалился на крыло.

Плавным движением перевел свой "як" в пикирование, намереваясь сбить гитлеровца, но Георгий Силяво опередил меня.

Бой продолжался. По радио слышится голос подполковника Кириллова. Значит, командир полка прислал подкрепление.

Перед носом моего "яка" промелькнул чей-то самолет.

- Я ранен, иду вниз...

Это голос Василия Шибанова. Лейтенант В. Крюков сказал: "Прикрою". Ведущий передал: "Под нами аэродром Вайнеде". Взлетно-посадочная полоса шириной метров шестьдесят покрыта глянцевой коркой гололеда. Шибанов, выпустив шасси, планирует на нее. Рядом с ним идет его ведомый, лейтенант Крюков.

Василий приземлился. В конце полосы его самолет развернулся под прямым углом и остановился с выключенным мотором. К нему подъехала санитарная машина...

Возвратившись с капитаном Макаровым на свой аэродром, я доложил Разоренову о выполнении боевого задания, о ранении Шибанова. Константин Михайлович посоветовал мне слетать на По-2 вместе со штурманом полка майором Дрожжиным в Вайнеде, где приземлился Василий, и узнать, что с ним.

Погода резко ухудшилась, и мы шли на очень низкой высоте, едва не задевая верхушки деревьев и крыши домов. У Дрожжина великолепное чувство местности, с таким штурманом не заблудишься, не потеряешь ориентировку.

Мы сели в Вайнеде и, не выключая мотора, поспешили к одиноко стоявшему "яку". Кабина была залита кровью.

- Летчика увезли в санитарную часть,- сказал нам какой-то солдат.

Человек в белом халате, встретивший нас на пороге санчасти, безнадежно развел руками.

- Скончался... Был ранен в живот, позвоночник и правое колено. Как он довел самолет и посадил его - ума не приложу. Видно, геройский был парень.

Был... Теперь о коммунисте Василии Шибанове будут говорить в прошедшем времени: "Жил, летал, воевал..."

- Вот, возьмите,- врач подал мне партийный билет летчика. Еще незапекшейся кровью была покрыта страничка, с которой смотрел Василий Шибанов на меня и беззвучно просил:

"Отомсти, товарищ!"

Гитлеровцы превратили Восточную Пруссию в главный стратегический пункт нападения на Россию и Польшу. Отсюда когда-то начинали свои разбойничьи походы "псы-рыцари". Отсюда немцы развернули наступление на Прибалтику и Польшу в годы первой мировой войны, отсюда они пытались нанести смертельный удар по революционному Петрограду. Здесь прусские юнкеры создавали "добровольческие корпуса" и "черный рейхсвер", а с 1933 года, когда к власти пришел фашизм, начали подготовку ко второй мировой войне под лозунгом "Дранг нах Остен". Из этого же тевтонского гнездовья началось вторжение в нашу страну немецко-фашистских групп армий "Север" и частей сил группы армий "Центр".

Территория Восточной Пруссии представляла собой хорошо укрепленный плацдарм.

Александр Иванович Кириллов, побывавший на станции наведения под Тильзитом, рассказывал однополчанам:

- Этот район - крепкий орешек. Но наши солдаты и офицеры с нетерпением ждут приказа о наступлении. И знаете почему? Именно здесь средоточение всего зла, которое причинили пруссаки нашему и другим народам на протяжении многих веков. Так что, товарищи, готовьтесь к ожесточенным боям. Фашисты будут сопротивляться с яростью раненого зверя.

Мы провели партийное и комсомольское собрания с повесткой дня: "Вперед, на фашистского зверя"!, семинар о партийно-политической работе в наступлении, разъяснили людям их боевую задачу и призвали к бдительности, самоотверженному выполнению воинского долга. Авиаторы были полны ненависти к извечному врагу земли русской.

Противник имел в Восточной Пруссии хорошую аэродромную сеть, на которой было сосредоточено до 700 самолетов. Зенитные батареи охраняли подступы к аэродромам. Плохая погода не давала возможности изучить как следует характерные ориентиры на местности.

Подполковник Кириллов и штурман полка майор Дрожжин вели кропотливую подготовку летчиков к предстоявшим боевым действиям, часами просиживали над полетными картами, изучали местность, подходы к линии фронта, противовоздушную оборону противника, зубрили названия немецких населенных пунктов.

Вскоре офицер доставил из дивизии приказ о перебазировании полка: с нового аэродрома сподручнее действовать. Разоренов и я вылетели, чтобы ознакомиться с условиями боевой работы летчиков и размещения личного состава. Аэродром оказался хорошим, взлетно-посадочная полоса выложена металлическими плитами. Батальон аэродромного обслуживания побеспокоился обо всем, что необходимо для успешных действий нашего полка.

- Горючего и боеприпасов,- сказал нам командир БАО, высокий, чернобородый подполковник,- столько, что кажется, мы никогда не запасались таким количеством. Для командования полка выделили легковую машину, для летчиков и техников - автобусы,

- Спасибо,- поблагодарил комбата Разоренов.- Поработаем над Пруссией. Давно ее не призывали к порядку огоньком.

Бородач улыбнулся.

- Ждем вас, прилетайте поскорее.

В тот же день полк перелетел на новый аэродром, а в полночь мы получили боевой приказ о том, что завтра вместе с другими частями будем прикрывать войска в районе севернее Гумбинена.

Всю ночь перед наступлением бомбардировщики летали на бомбежку живой силы и техники противника, всю ночь слышался грозный гул моторов, ночное небо высветлило зарево пожарищ. Всю ночь слышались команды: "По гнездовью тевтонов - огонь!"

Чуть забрезжило, когда инженер полка Петр Иванович Калошкин поднял свою гвардию и повел на самолетную стоянку, чтобы прогреть моторы, дозаправить машины горючим, проверить радиоустановки, пушки, пулеметы.

Спустя некоторое время к машинам пришли летчики. Вот старший лейтенант Афанасьев. Он говорил на недавнем открытом партийном собрании: "Наконец-то нам довелось дожить до того долгожданного дня, когда начинается штурм цитадели немецкого милитаризма. Мы сполна рассчитаемся с фашистами за все: за надругание над нашей землей, за кровь невинно погибших людей, за слезы наших матерей и сестер, за обездоленных детей - за все неисчислимые страдания нашего народа. Бейте, товарищи, фашистскую заразу беспощадно!"

Рядом с ним стоит молодой летчик Лапин. Он комсомолец. Тоже выступал на собрании: "Самолеты у нас лучше немецких. Боевой ярости нам не занимать. Выполним боевой приказ Родины с честью. Я буду громить врага всюду, где только увижу его!"

У всех настроение приподнятое, боевое. Однако нас подвела погода. С самого утра хлынул густой дождь со снегом. Ждали до обеда - погода не улучшилась. Ждали до вечера - хуже и придумать нельзя погоду. Только к утру 15 января ветер отогнал в сторону моря облака, выглянуло солнце.

Посоветовавшись с командиром, мы решили построить авиаторов под знаменем полка. Инженер-майор Калошкин доложил Разоренову, что подготовка материальной части к боевому вылету закончена. На аэродроме воцаряется тишина. К КП полка поэскадрильно подходят летчики и выстраиваются.

- Под знамя, смирно! - раздается команда подполковника Разоренова.

Строй замер. Из помещения КП выносят боевое знамя. Пурпурное полотнище трепещет на ветру, как будто стремится вперед, туда, куда улетят сейчас истребители.

- Товарищи! - обратился я к летчикам и техникам.- Успех наступления наземных войск во многом зависит от нас. Мы на пороге логова врага. Так выполним же завещание наших погибших товарищей - разобьем фашистов! Вперед, половцы! Вперед, кутузовцы! На запад! Помните, друзья мои, о своем долге перед Родиной!

- По самолетам! - подал команду командир полка и первым побежал к своему "яку".

Взревели моторы, самолет за самолетом выруливают на старт. Сделав круг над аэродромом, мы ложимся курсом к линии фронта, к Инстербургу.

Идет десятка штурмовиков под прикрытием двенадцати "яков". Идет на укрепленный район Краупишкен, расположенный на берегу реки Интер. Поле боя окутано дымом, горит прусская земля. Зенитки бьют, не умолкая. Выше нас идут воздушные схватки. Падают горящие самолеты. На встречном курсе проходит группа "илов". По позывным узнаю: это летчики из дивизии генерала Кучмы. Их ведет Герой Советского Союза капитан Зайцев. Станция наведения дает ему другую цель: бить отступающего врага по дороге от Краупишкен на Алувенен.

Спустя некоторое время слева внизу вижу другую группу самолетов. Летят гуськом, не соблюдая боевого порядка. Это ФВ-190. Видимо, идут штурмовать наши войска. Разоренов дает команду сковывающей группе:

- Атаковать "фоккеров"!

А сам продолжает сопровождать "ильюшиных". Достигнув цели, штурмовики встали в свой знаменитый "круг" и, не обращая внимания на сплошную огневую завесу немецких зениток, приступили к работе. За первые два захода сбросили бомбы, затем реактивные снаряды, а когда очередь дошла до пушечно-пулеметного огня, в лагере противника начало твориться что-то невероятное, немцев охватила дикая паника.

Зенитки были подавлены. Истребители непосредственного прикрытия надежно защищали "ильюшиных" сверху, поэтому штурмовики - полные хозяева положения. За полчаса они уничтожили до двадцати орудий и многоствольных пулеметов, два склада с боеприпасами, не менее трех десятков грузовых автомашин и до двухсот солдат и офицеров противника.

Но самым главным итогом боевого вылета было подавление морального духа фашистов, которые, побросав все, что только можно было бросить, в ужасе разбегались куда глаза глядят.

Вернулись мы с боевого задания без потерь. У штурмовиков, участвовавших в боевом вылете, собрался весь личный состав "иловского" полка. Люди смотрели на пробоины в машинах, удивлялись живучести "горбатых".

Штурмовики поблагодарили нас за надежное прикрытие с воздуха и начали готовиться к повторному вылету.

В этот день были большие бои, и к вечеру, сделав по пять боевых вылетов, мы совершенно выбились из сил. Вечерело. Нового боевого задания уже никто не ждал. Начальник штаба Ермохин подал мне телеграмму: читай. Командующий воздушной армией поздравлял личный состав нашего полка с успешной боевой работой. Обменялись мнением, решили собрать полк и ознакомить с телеграммой. Когда командир зачитал поздравление командующего, летчики повеселели. Начались оживленные разговоры.

- Мы еще не так всыплем фашистам!

- Они еще изведают силу наших ударов! Разоренов пригласил летчиков на ужин.

Фролов и Коротков запели полюбившуюся им песню:

А ну-ка, дай жизни, Калуга, Ходи веселей, Кострома!

После ужина уставшие однополчане легли спать. Только в моей комнате бодрствуют секретари партийного и комсомольского бюро - Барышев и Смык, да на КП трудятся штабные офицеры. Голованов изучает происшедшие за день изменения в обстановке и наносит на карту новую линию фронта. Ермохин суммирует результаты боевых действий полка за день и составляет итоговое донесение.

- Да, хорошо сегодня поработали летчики,- говорит начальник штаба, подписывая оперативную сводку, в которой значилось: "Сбито шесть самолетов противника, штурмовыми действиями уничтожено два батальона пехоты, сопровождено десять групп штурмовиков, проведено семь воздушных боев. Своих потерь и потерь штурмовиков нет".

Застучал телефонный аппарат. Из штаба дивизии поступило боевое распоряжение на завтрашний день.

А наутро для прикрытия поля боя снова вылетели две группы "яков". Первую повел командир эскадрильи капитан Макаренков, вторую - майор Растегаев. При подходе к линии фронта они по радио получили предупреждение о приближении с запада большого числа вражеских стервятников. Слева виден дымящийся Гумбинен. А вот и самолеты, о которых нас предупреждала земля. До тридцати ФВ-190 и пятнадцать-двадцать Ме-109. Подана команда: "Приготовиться к бою!"

Первая группа атаковала ФВ-190. Гитлеровцы в панике бросили бомбы на свои войска. Начался воздушный бой. Среди скопища желто-серых с крестами и фашистской свастикой самолетов молнией проносились светло-зеленые "яки" со звездами на крыльях. Беспорядочные атаки врага не достигли цели, и "фокке-вульфы" на бреющем полете ушли с поля боя.

А "мессеры" продолжали упорно драться, хотя в самом начале боя Афанасьев сбил один самолет противника. Всем было ясно, что Ме-109 пилотируют опытные летчики. Чем бы дело кончилось, трудно сказать, если бы на помощь не подоспел Макаренков со своей группой. Видя, что численное превосходство стало на нашей стороне, гитлеровцы, потеряв четыре машины, повернули вспять.

А в стороне и выше нас тоже идет воздушный бой. В трех ярусах вертятся до ста истребителей в смертельной карусели. По радио слышна французская речь. Откуда здесь французы? Слышны женские голоса: "Нина, прикрой!" Кто же ведет бой? Ко мне пристраивается "як" с белой полоской на киле. Понятно. Это женский истребительный полк, и с ними "Нормандия - Неман". Мы идем на помощь соседям.

Фролов снова отличился. Вместе со своим другом Иваном Коротковым отбил атаку от "яка", который пилотировала девушка. "Мессершмитты" оттеснили самолет от группы и решили взять "добычу". Четверка против одной. Фролов очередью из пушек с дистанции пятьдесят метров сбил "мессера". Остальные шарахнулись в сторону. "Як" с белой полоской на киле покачал крыльями, а по радио прозвучало: "Спасибо, боевые товарищи!".

Гнездовье тевтонов охватил карающий огонь.

Во время вылета с эскадрильей капитана Макаренкова я заметил неподалеку от Инстербурга крупное скопление неприятельских танков.

"Хорошо бы нанести по ним штурмовой удар",- подумал я.

Так оно и произошло. После вылета нам сразу же поставили задачу сопровождать штурмовиков из дивизии генерала С.С. Александрова именно на скопление танков противника. И вот мы снова в воздухе. При подходе к линии фронта нам дали новые цели. С НП командующего воздушной армией передали:

- "Птицы", прижмите к земле противника на целях номер один и номер два.

"Илы" выполняют приказ. Они работают в двухстах метрах от наших передовых частей, стали как бы первым атакующим эшелоном пехоты. Большого искусства требует от летчика-штурмовика такой бой. Он должен не только в совершенстве владеть самолетом и метко бомбить, но и мгновенно ориентироваться в сложной обстановке на земле, не забывая о вражеских истребителях и зенитках.

Немцы поднимают в воздух свои истребители, стремясь оттеснить "илы" с поля боя. Но это им не удается. Штурмовики обрушивают на неприятеля всю могучую силу своего огня.

Тяжело нашей пехоте, очень тяжело, но она все-таки продвигается вперед. Все ближе и ближе Инстербург. Наши танки уже у стен города. "Илы" прикрывают их, а мы ведем бой с вражескими истребителями, не подпуская их к штурмовикам. В небе темно от самолетов.

Разведчики открытым текстом передают данные о противнике, наводят "илы" на новые цели. Кто-то с земли назвал мои позывные и попросил: "Посмотрите, нет ли танков в квадрате "У"? Разворачиваю свою пару, снижаюсь до бреющего. "Есть! - передаю по радио,- пять танков. Один без башни. Людей не видно".

Набрав высоту, отчетливо вижу две девятки "фоккеров", которые идут навстречу "илам". Ведущий штурмовиков командует своим:

- Подтянитесь! Круг!

Первая девятка "фокке-вульфов" устремляется в атаку. "Илы" встали в круг. Георгий Афанасьев четверкой атакует противника сверху. Я захожу для атаки по "фоккерам". В воздухе образовалось два вращающихся в противоположные стороны огненных пояса. Василий Сеченок кричит:

- Данченко, прикрой! Второй голос:

- Отсекай гада!

Трудно понять, кто кого атакует. Но вот из клубка вываливается один, затем второй "фоккер" и падают на землю.

Атакуем вторую группу "фоккеров", которые стремятся разбить круг "илов", Они проносятся над штурмовиками двумя беспорядочными волнами. Это нам на руку - наша группа сбивает еще четыре самолета.

Хочется уничтожить врага до последнего, но у нас горючее на исходе. Макаренков передает всем:

- Кончаем работу.

"Илы" прижимаются к земле, вытягиваются в змейку и направляются на свой аэродром. Мы охраняем их сверху, отбивая атаки "фокке-вульфов", делаем "ножницы", то есть попарно летим друг другу навстречу, разворачиваемся за "илами" и снова повторяем тот же маневр.

Лейтенант Сеченок передает:

- Внимание, снова "фоккеры"!

"Откуда они берутся? - мелькнула мысль.- Видимо, фашисты хотят взять реванш, их кто-то наводит на нашу группу". Приходится заняться этими реваншистами. С первой атаки лейтенант Севастьянов сбил одного немца. Видя, что и остальную пятерку может постичь такая же участь, фашисты повернули назад.

На земле ко мне подошел лейтенант Смык, чтобы "из первых рук" получить сведения о воздушном бое и написать об этом в боевом листке.

- Боевой листок - это хорошо,- сказал я секретарю комсомольской организации,- а еще лучше, если бы ты, Коля, организовал живую беседу.

- С кем? - спросил он.

- С комсомольцами, с молодыми летчиками.

- Так я же не был в воздухе, - пожал плечами Николай,- что же можно рассказать?

- Сегодня открыл свой боевой счет комсомолец Севастьянов. Вот он пусть и расскажет своим друзьям о схватке с врагом.

Коля Смык повеселел:

- Это другое дело!

ПОД КРЫЛОМ - ПРУССИЯ

К концу января 1945 года наши танкисты вышли в район Эльбинга к морю, а вскоре за ним достигла "янтарного" берега и пехота. Пути отхода на запад для врага были отсечены. Понимая это, немецко-фашистское командование решило нанести контрудар и деблокировать свою группировку в Восточной Пруссии.

Погода была нелетная, и авиация не могла помочь нашим наземным войскам. В течение четырех дней немцы сумели продвинуться на запад до пятидесяти километров. Подтянув силы к району прорыва, командование 3-го Белорусского фронта остановило врага и отбросило его на исходные позиции. Теперь Восточно-Прусская группировка была заперта прочно.

Покончив с Тильзитской группой, наши войска стали развивать наступление на Кенигсберг. К началу февраля они обошли этот город-крепость с севера и юга и захватили большую часть Земландского полуострова. Левое крыло фронта заняло весь район Мазурских болот. Войска 1-го Прибалтийского фронта к этому времени овладели важным морским портом и городом Клайпеда.

Литовская земля была окончательно освобождена от немецко-фашистских оккупантов, а вражеская группировка оказалась рассеченной на три части. Начались бои по уничтожению противника.

Наша дивизия принимала активное участие в подавлении окруженного врага. Как только позволяла погода, мы вылетали в район боевых действий, сопровождая штурмовиков и бомбардировщиков. Вели и самостоятельные воздушные бои с истребителями противника.

Разоренов вызвал к себе командира 2-й эскадрильи майора Растегаева.

- Полетите на сопровождение штурмовиков, которым предстоит нанести удар по вражеской колонне танков в районе Куссена.

Эскадрилья поднялась в воздух, и вскоре перед глазами авиаторов показалась панорама полыхающего Куссена. Горело все, что могло гореть: бомбардировщики отлично делали свое дело.

Танков у противника было не так много по сравнению с прошлыми годами, но все они играли немалую роль в планах немецко-фашистского командования. Здесь, на этом участке фронта, танки тоже применялись. Однако они тщательно маскировались.

Ведущий группы "илов" связался с землей, прося навести на цель.

Оттуда передали:

- Доверните вправо на двадцать градусов, за фольварком - танки, они замаскированы.

Восьмерка штурмовиков нырнула вниз и скрылась в дыму. Растегаев раздумывал несколько секунд: остаться на высоте в сплошном дыму - потеряешь штурмовиков, лететь за ними - можно столкнуться. Но вот под мощными серыми облаками проскользнули двадцать "мессершмиттов". Нет, штурмовиков нельзя оставлять одних. Четверка "яков" во главе с Афанасьевым остается наверху, Растегаев со своей четверкой идет к "илам".

Огненные струи потянулись к земле. Танки "зашевелились". Точно мухи, их облепили солдаты. Ясно: готовятся к контратаке. Вниз посыпались бомбы, черный дым закрыл фольварк.

Над группой "илов" - воздушный бой. Афанасьев четверкой дерется с двенадцатью Me-109. Командир эскадрильи, оставив у штурмовиков пару самолетов во главе с Сеченком, идет на помощь Афанасьеву. Кто-то сбил одного "месса". Гитлеровцы разделились на группы. Четверка пошла в атаку на штурмовиков, восьмерка решила разделаться с "яками". Растегаев, набрав высоту, идет в атаку. Вот он, длинный фюзеляж самолета противника. Майор подбирает ручку на себя, стремясь поймать стервятника в прицел. Нажал на гашетку, но очередь прошла мимо "месса". Какая досада! "Месс" резко развернулся вправо и ушел из-под удара. В это время вторая пара Ме-109 атаковала Растегаева сверху. Очередь из пушки зацепила правую плоскость. "Як" мпговенно перевернулся и вошел в штопор. Растегаев ударился головой в фонарь, на секунду потерял сознание. В глазах помутнело, тошнота подступила к горлу. Однако у самой земли комэск вывел "як" в горизонтальный полет.

Штурмовики делают последний заход. Майор, с трудом удерживая самолет от правого крена, набирает высоту и пристраивается к штурмовикам. Теперь он видит, как дерутся его летчики. Стрелки с "илов" ведут огонь по истребителям врага. Вот камнем падает один "худой". В эфире слышен голос Афанасьева:

- Атакую в лоб.

На израненном "яке" командир эскадрильи снова вступает в бой. Противник, увлекшись атакой "илов", видимо, считает, что, кроме пары Сеченка, "яков" больше нет. Комэск, подойдя на близкую дистанцию, дал очередь из пушки. Снаряды прошили кабину, самолет врага камнем полетел к земле.

Афанасьев с четверкой ведет воздушный бой против "мессов". Там и ведомый Растегаева лейтенант Данченко. Надо бы идти вверх, но "як" перестал слушаться рулей, и майор остался со штурмовиками. Сеченок же, убедившись, что противника внизу нет, резко пошел вверх. Там в течение десяти минут восемь "мессов" вели безуспешный поединок с четверкой "яков". И вот финал. Шестерка Ме-109 ушла на свою базу. Два фашиста, сбитые группой Георгия Афанасьева, уже не вернутся домой.

Мы знали, что Растегаев ведет воздушный бой, но силы противника нам были неизвестны. После посадки эскадрильи я пришел на стоянку. У самолета Расте-гаева собралось много народу. Он стоял в центре, сняв шлемофон. На его большом лбу - испарина, несмотря на мороз. Майор доложил мне о воздушном бое и рукой показал на свой самолет.

- Вот немного попало.

Вот так "немного"! Вся плоскость разворочена, благо что самолет с металлическим крылом, крепкий.

Афанасьев лежал на земле. Подойдя к нему, я спросил, что с ним.

- Нет сил стоять, ноги подкашиваются. Такого боя я еще не вел.

Он подробно рассказал, как четверкой дрался сначала с двенадцатью, потом с восемью "мессершмиттами".

Я понял, что Георгий очень устал, и решил попросить командира полка, чтобы дня два не посылать Афанасьева в бой.

К нам подошел ведомый Афанасьева лейтенант Зинайло. Смотрю, у него на нижней губе видны отметины зубов. Это он прикусил во время боя. Ну и напряжение!

В стороне Вася Сеченок жестикулирует руками, что-то доказывает своему ведомому. Увидев меня, заулыбался:

- Все в норме. Наш командир сбил одного "месса". Растегаев мне об этом не доложил, поскромничал. Бомбардировочная авиация день и ночь бомбит

Кенигсберг.

А в четыре часа дня от нас потребовали поднять в воздух двадцать "яков". Я удивился: зачем? Ведь в небе почти нет немцев. Наше господство в воздухе - подавляющее. Разоренов с неудовольствием посмотрел на меня.

- Ты, Петрович, знаешь, что в двенадцать часов полк Нестоянова вел крупные воздушные бои над Кенигсбергом? С задания не вернулся майор Иван Хаустов...

- Неужели?

- Да.

Хаустов имел пятнадцать лично сбитых самолетов противника, более четырехсот боевых вылетов. Войну начал с западной границы. И вот случилось непоправимое.

Зазвонил телефон. Меня вызвал начальник политического отдела.

- В последние дни наши летчики притупили бдительность в воздухе, поэтому неоправданные потери. Проведите соответствующую работу,- сказал полковник,- Хаустова сбили, слыхал? Жаль, очень жаль майора... Так что обязательно проведите беседу с летчиками!

- Ясно, будет выполнено!

Мы с командиром полка собрали летчиков и предупредили их, что надо смотреть в оба, беспечности не должно быть места.

Перед вылетом уточнили боевой порядок, разыграли варианты боя. Начальник штаба выпустил зеленую ракету, и "Яковлевы" взмыли в ясное небо.

Кенигсберг виден издалека, над ним сплошные завесы дыма и пыли. Усердно обрабатывают фашистскую цитадель артиллерия, советские штурмовики и бомбардировщики. Наша задача - прикрыть бомбардировщиков над целью.

Барражируем уже двадцать минут. Истребителей противника в воздухе нет. Помня об участи Хаустова, летчики внимательно смотрят вокруг. И не напрасно. Вскоре Валентин Фролов передал:

- Появилась четверка "худых" со стороны солнца. Иду в атаку!

У него три ведомых: Саша Жданов, Иван Короткое и Василий Кабаев. Воздушный бой завязался на вертикалях. "Мессеры" не видят нашу группу. Атакуем сверху. С правой атаки лейтенант Щербаков сбивает Ме-109. Несколько раньше группа Фролова тоже сбила одного гитлеровца.

Неожиданно Кабаев передал:

- Я ранен, ничего не вижу.

- Вася, я тебя вижу. Беру управление на себя. Слушай мои команды и выполняй. Как понял?

- Спасибо, Саша, веди, я ослеп...

До этого в эфире было довольно "тесно" от переговоров и команд. Сейчас летчики работают только на прием. Всех волнует судьба Василия Кабаева.

Лейтенант Кабаев в полку не новичок. За его спиной два года войны. Однажды в воздушном бою его подбили. Самолет загорелся. На Васе горели гимнастерка, брюки, шлем. "Як" потерял управление и беспорядочно падал. Но Кабаев нашел в себе силы, чтобы открыть фонарь и выброситься с парашютом. Обгоревшими пальцами подтянул к зубам вытяжное кольцо, зажал в зубах и резким рывком выдернул его. Веки, слипшиеся от ожогов, не открывались.

Кабаев приземлился вслепую. Солдаты-артиллеристы потушили на нем одежду, на машине отправили в госпиталь.

Долго лечился. В полк прибыл, когда мы базировались уже на другом аэродроме. Мы считали, что летать на истребителях он больше не будет. Однако Василий прошел медицинскую комиссию и привез заключение: "Годен к службе в истребительной авиации без ограничений". Лицо в красных пятнах от ожогов, на пальцах рук тоненькая вторичная кожа. А дух - боевой. Утром Кабаев пришел на КП.

- Товарищ командир, прошу допустить к полетам, хочу в бой.

Разоренов посмотрел на него:

- Василий, дорогой, отдохни недельки две, мы с тобой слетаем, не спеши.

- Две недели? Долго. Ноги мои не ходят по аэродрому, когда вижу, что товарищи дерутся, а я...

Через два дня я пришел в 1-ю эскадрилью. Силяво болел, и за командира остался старший лейтенант Фролов. У его самолета, ожидая вылета, о чем-то беседовали летчики. Василий Кабаев встретил меня вопросом:

- Когда я буду летать, товарищ майор? Не могу больше терпеть. Вот сегодня пришел в столовую кушать, взял газету, а там написано: "Папа, убей фашиста". Дети наши зовут: убей врага!

Иван Короткое тут как тут:

- Товарищ майор, возьмите его к себе ведомым, от хвоста не отойдет, в бою, как привязанный.

Вечером, побеседовав с Разореновым, решили: пусть Кириллов полетает с Кабаевым на спарке, посмотрит, как Василий видит землю.

А через неделю лейтенант Кабаев уже вел воздушный бой. Все было нормально, только лицо его боялось холода, и руки даже в крагах мерзли.

...И вот сегодня Василий ослеп в воздушном бою. Почему? Позже выяснилось, что снаряд попал в приборную доску, а осколки стекла - в глаза...

Саша Жданов командовал:

- Плавно ручку на себя. Убери левый крен. Дай газ. Отдай немного ручку. Развернись вправо. Хорошо идешь, Вася.

Жданов вывел Кабаева в горизонтальный полет и развернул курсом в сторону аэродрома. Я со своей группой прикрываю полет слепого летчика и его боевого друга.

Летчик ослеп, но пилотирует, как зрячий. В это трудно поверить. И все же так было. Дело в том, что у летчика вырабатывается особое чувство самолета. Можно не видеть, что самолет разворачивается, но уверенно сказать, что он делает разворот в ту или иную сторону. Набор высоты или планирование летчик определит еще более точно. Где и какой прибор в кабине - любой пилот найдет с закрытыми глазами. Именно это шестое чувство помогает сейчас Васе Кабаеву пилотировать самолет.

Высота две тысячи метров, подходим к аэродрому. Руководит посадкой самолетов Кириллов. Он запросил, как слышит Кабаев? Получив удовлетворительный ответ, замолчал. Затем команда мне:

- Немедленно иди на посадку. Жданову с Кабаевым сделать круг над аэродромом.

Я сел, зарулил. Все на аэродроме смотрят в небо, где летает слепой Кабаев. Кириллов передает Жданову:

- Вылетает майор Дрожжин, управление Кабаевым передай ему, а сам иди на посадку.

Штурман полка Дрожжин - опытный летчик. Решили, что до высоты выдерживания он идет в паре с Кабаевым, после этого управление возьмет на себя Кириллов, а Дрожжин сделает второй круг.

Посадка Кабаева усложнялась тем, что металлическая посадочная полоса была шириной всего шестьдесят метров. На эту полосу и зрячему попасть трудно.

Дрожжин, заметив Жданова, повел слепого Кабаева на посадку. Вот Василий по команде выпустил шасси. Дрожжин командует:

- Ручку на себя, прибавь обороты.

- Выполнил,- передает Кабаев, но самолет на планировании не держит постоянного угла, нос то опускается вниз, то поднимается кверху.

На аэродроме все, затаив дыхание, наблюдают за самолетом Кабаева. Как только машина больше положенного опустит нос к земле, напряжение возрастает до предела, уменьшит угол - облегченный вздох. Пара "яков" подходит к высоте выравнивания. Кроме голоса Дрожжина,- в эфире ни звука.

- Выравниваем. Бери ручку на себя.

Кабаев плавно выравнивает самолет. Направление точно по центру полосы. Самолеты вышли на высоту выдерживания. Дрожжин передает по радио Кириллову: "Бери!", дал мотору полный газ и ушел на второй круг, потому что в паре со слепым летчиком сесть на узкую полосу невозможно.

Кириллов немедленно включился в управление Кабаевым:

- Подбирай, подбирай!

И вдруг произошло что-то невероятное: самолет Кабаева снесло с полосы, когда до земли оставалось сантиметров сорок. Немедленная команда:

- Газ! На второй круг! Хорошо...

Кабаев выполняет команду, дает полный газ мотору, самолет идет вверх. Кириллов командует:

- Отдай ручку!

Кабаев послушно выполнил команду. Но самолет пошел к земле в сторону от аэродрома. Все пришли в ужас: сейчас будет катастрофа. Дрожжин, слышавший все команды Кириллова, развернулся на сто восемьдесят градусов и со снижением - на помощь Кабаеву. Когда самолет Василия падал с левым креном на землю, последовала четкая команда:

- Убери левый крен. Ручку возьми на себя. Хорошо... Убери шасси и щитки.

Выровняв самолет Кабаева, Дрожжин пристроился к нему, и они стали набирать высоту. Впервые за тридцать минут полета Кабаев сам "взял слово".

- Давай наберем высоту тысячи две, отдохну немного.

Дрожжин ему в ответ:

- Горючего мало, сделаем еще заход.

Нет слов передать то волнение, которое переживали люди на земле. Когда оба "яка" стали набирать высоту, Кириллов бессильно опустился на землю. Полез в карман за папиросами, но не попал в него. Я предложил ему свою, но и ее не смог взять, потому что рука тряслась, как струны, вздрагивали скулы...

"Яки" выполняют третий разворот. Дрожжин и Кириллов поняли, почему не удалось посадить Кабаева с первого захода, они учтут свои ошибки. Обычно в таких случаях бывает много советчиков, подсказчиков, но на этот раз все молчали, потому что понимали: советовать- только мешать.

Выполнив четвертый разворот, .Дрожжин увеличил дистанцию метров на двадцать от самолета Кабаева. Это обеспечивало лучшее управление и присмотр за самолетом Василия. Опять команда:

- Выпусти шасси. Газок, газок! Хорошо. Подбирай, подбирай!

Самолет Кабаева вышел на высоту выравнивания и плавно, уменьшив угол планирования, подходил все ближе к земле. Солнце скрылось за верхушками деревьев, и всем было ясно, что это последний заход. Инженер Калошкин собрал аварийную группу, держит наготове трактор. Врачи с санитарной машиной расположились здесь же у "Т". Телефон непрерывно звонит: из штаба дивизии спрашивают - сел ли Кабаев. Раньше звонил дежурный, теперь беспокоится сам командир дивизии полковник Курбатов. Я информирую его.

Когда лейтенант Кабаев был на высоте выдерживания, у него появился правый крен. Кириллов вступил в управление. Дрожжин пошел на новый круг.

- Убери правый крен. Так. Подбирай. Придержи левый крен. Подбирай. Молодец. Задержи ручку. Хорошо, хорошо. Так держать. Только так, Вася, только так. Отлично!

Самолет коснулся посадочной полосы тремя колесами. Изумительное мастерство! Вот "як" уже бежит по металлической полосе. Кириллов спокойно передает:

- Левой притормози. Отпусти. Правой придержи. Так. Тормози обеими ногами. Молодец. Все.

..."Як" стоял в конце полосы. И мотор, как бы отдыхая после большой нагрузки, работал на малых оборотах. Мы подъехали на машине к самолету. Сразу кинулись обнимать, целовать слепого летчика. Подняли его на руках из кабины, предложили закурить и только потом отдали во власть врачей:

Прошел месяц. В госпитале специалисты искусно сделали операцию на обоих глазах Кабаева, вынули осколки стекла. Зрачки не были повреждены. Василий снова прибыл в родной истребительный полк, но летать ему не разрешили. Он остался на нелетной работе.

1 апреля 1945 года выдалось на редкость теплым и солнечным. Наши войска штурмуют форты Кенигсберга, бомбардировщики бомбят фашистскую крепость. От самой земли до шести тысяч метров, эшелонируясь по высотам, наши истребители охраняют их безопасность.

Барражируя ниже меня, старший лейтенант Сеченок увидел "хейнкель" и спросил, можно ли атаковать. Я разрешил. Сеченок резко разворачивается вправо и идет на вражеский бомбардировщик, который тянет в сторону моря. Чтобы не потерять из виду атакующих, а если надо, и помочь им, командую своей четверке:

- Все "вдруг" на сто восемьдесят.

Раньше я не видел "хейнкель" в воздухе. Участники боев на Курской дуге говорили, что они уничтожили почти все такие самолеты, а оставшиеся использовались немцами для ночных ударов по нашим тылам. Это очень живучий самолет, у него броневая защита, бензиновые баки покрыты специальным протектором, есть хвостовые пулеметные установки.

Приблизившись на дистанцию метров двести, Сеченок открыл огонь. Вторая пара атакует слева. Бомбардировщик имитирует падение. Передаю по радио:

- Смотрите, чтобы не ушел!

"Хейнкель" снизился до бреющего полета. Сверху его прижали две пары "яков". Черный хвост дыма - и "хейнкель" упал за Фишхаузеном, недалеко от берега.

7 апреля сражение за Кенигсберг достигло кульминационной точки. Всех нас охватил новый боевой подъем. С воздуха видим жестокий наземный бой. Языки огня, разрывы снарядов, дым - все перемешалось в этом аду. Наши танки идут вперед и уничтожают последние, чудом уцелевшие очаги сопротивления. Стремительно идет в атаку пехота и в рукопашном бою добивает тех, кто уцелел от снарядов, бомб и танков.

После очередного вылета отдых был недолгим. Начальник штаба полка Ермохин поднял нас в воздух зеленой ракетой. И вот уже пара за парой "яки" вновь пошли на Кенигсберг.

8 эфире почти полное молчание, не слышно тревожных голосов о помощи или прикрытии. Все говорит о том, что в воздухе нет самолетов противника. Истребители воздушной армии расчистили небо над городом. В воздухе на всех высотах только наши самолеты. Где же хваленые, разрекламированные фашистские асы? Где они, те, кто гонялся на дорогах за каждым нашим ребенком, стариком? Не видно.

К исходу 9 апреля главная крепость Восточной Пруссии - Кенигсберг перестала существовать. Остатки гарнизона во главе с комендантом крепости и его штабом капитулировали.

За активное участие в разгроме войск противника в Восточной Пруссии наш полк награжден орденом Суворова III степени. Это - большая честь. Мы провели митинг и поклялись бить врага по-суворовски.

Утром 11 апреля командир дивизии Курбатов разрешил мне с группой летчиков поехать в Кенигсберг и посмотреть этот город после капитуляции. Взял с собой пять летчиков, пять механиков. Вооружились автоматами, гранатами и двинулись в путь. А навстречу нам нескончаемым потоком двигались колонны пленных немцев. Мрачные, грязные, оборванные, оглохшие от нашей артиллерии и авиации, с поникшими головами шагали они, горе-завоеватели, побитые хищники, мародеры и насильники, на восток.

Встречаем колонны иностранных граждан, освобожденных из плена нашими войсками. Идут шумливые французы, грустные поляки. До Кенигсберга оставалось километров десять, когда мы увидели группу освобожденных из неволи советских граждан - человек двести с поднятым красным знаменем. Сзади, метрах в ста от основной группы, упряжка коней. Мы остановили ее и поинтересовались, что везут? Семь стариков и парнишка лет десяти поклонились нам. Это были белорусы.

- Везем бюст Владимира Ильича Ленина,- гордо сказали они. Я посмотрел на повозку. Там под брезентом действительно лежал бронзовый бюст Владимира Ильича.

- Где вы его взяли?

- Работали на немецкой каторге, в подземелье. Туда его привезли гестаповцы, чтобы переплавить. А мы собрались ночью и решили бюст спрятать в шлаке. Лежал там целый год, пока нас освободила Красная Армия. Вот теперь везем домой.

Мальчонка протиснулся вперед и громко сказал:

- Дедушка говорил, что я пойду в школу, и там памятник Ленину поставят, вот этот, который мы везем. Правда?

- Правда, маленький, правда. Теперь будет все хорошо,- погладил я парнишку по голове.

...И вот наступило долгожданное время. Над головою солнечная, радостная и благодатная тишина. Мы от счастья обнимаемся, целуемся, горячо поздравляем друг друга с Днем Победы.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Здравствуй, Полоцк! Прошло почти три десятилетия, как славные сыны нашей Родины освободили тебя от немецко-фашистских захватчиков. В послевоенное время мне пришлось проехать и пройти по многим местам, где стояли насмерть мои боевые друзья. Я побывал в различных городах и селах Литвы и Латвии, Калининградской и Калининской областей. И повсюду на местах боев встречались обелиски - священная дань мужеству и героизму советских воинов, павших во имя нашей победы. Для меня дороги все уголки земли, где мои товарищи сложили свои молодые головы.

И все же, объехав и обойдя немало городов и сел, я вновь вернулся сюда, на берег Западной Двины. Здесь, на самом высоком месте берега, где в 1812 году совершили свой бессмертный подвиг русские артиллеристы в битве с Наполеоном, несколько лет назад жители города воздвигнули большой и величественный Курган Бессмертия. В начале Великой Отечественной войны на этом месте были окопы народных ополченцев, которые вместе с воинами Красной Армии защищали город от фашистов.

Я стою у Кургана Бессмертия. У подножия памятника на огромной мраморной доске выгравированы фамилии воинов, погибших при освобождении города. Как символ их бессмертия здесь горит вечный огонь. Скорбная задумчивая тишина. Ее нарушает лишь торжественно-траурная мелодия. В дни советских праздников зажигается огонь и на вершине кургана: сюда приходят горожане, чтобы поклониться павшим, приходят пионеры и комсомольцы, чтобы дать клятву на верность делу, за которое отдали жизнь славные люди нашей земли.

Глубоко внизу спокойно несет свои голубые вольные воды Западная Двина. В дни войны она была багровой от крови, черной от гари.

Курган плотным кольцом обступают живые цветы, принесенные сюда благодарными жителями города.

Я гляжу на мемориальную доску, и в памяти, как в кинокадрах, мелькают лица тех, кого я увидел здесь последний раз, и тех, кого проводил отсюда в тревожное небо Прибалтики. Все они бесконечно дороги сердцу моему.

Живые помнят и всегда будут помнить павших. Душа наполняется гордостью, когда видишь, как на твоих глазах поднимаются новые города и села, как мечты погибших превращаются в явь. Нет, не зря воины сложили свои молодые головы. На земле, которую они отстояли, с новой силой расцветают сады, колосятся хлеба, растут дети.

В Курган Бессмертия замурована капсула с завещанием потомкам, которым суждено открыть ее в 2017 году, в день столетия Великой Октябрьской революции. В этом завещании говорится, когда и в честь кого воздвигли этот памятник, какой ценой досталась победа советскому народу в войне с фашизмом. Обращаясь к внукам и правнукам, наши современники как бы олицетворяют собой связующее звено между героическим прошлым и не менее героическим настоящим и будущим советского народа.

Рядом с курганом жители города разбили парк 50-летия Октября. Неподалеку от него протянулись широкие и светлые улицы.

Как известно читателю, в ноябре 1943 года 761-му полку, в котором я служил, было присвоено наименование Полоцкого. В ту осень за успешные действия одиннадцать наших бойцов были награждены орденом Александра Невского и двое - орденом Суворова III степени.

В то самое время мы получили письмо от ЦК КП (б) Белоруссии, в котором от имени всего народа республики выражалась благодарность воинам за освобождение Полоцка. Мы тогда написали ответное письмо в ЦК КП б) Белоруссии и заверили братский народ, что в скором времени освободим его полностью.

С тех пор прошло почти тридцать лет... Благодарные люди не забыли о своих освободителях. Они свято чтут о них память.

Сыновнее спасибо вам, дорогие друзья!